Семен Журахович - Шрам на сердце

После такого припадка я лежал обессиленный и прислушивался. Чье-то тяжелое астматическое дыхание доносилось с веранды. А где-то близко — мне показалось, что это Володя, — тоскливый вздох. Бормотал во сне Москалюк. Сперва он читал, из-под одеяла на страницу книги падал тонкий луч фонарика. Я еще подумал: и мне бы такой фонарик!.. А теперь ему снилось что-то, должно быть дурное.

Долгая, долгая неспокойная ночь. А сколько еще будет таких ночей? С ума сойти можно… Нет, это выше моих сил. Завтра, ну пускай послезавтра потихоньку на автобус, на поезд… и айда домой. А еще лучше — поселиться у какого-нибудь рыбака у самого моря.

Проснусь на рассвете и — босиком на берег. Над морем синяя мгла, песок холодноватый, но мягкий-мягкий! Тишина, простор, воздух прозрачный, где-то на самом горизонте видишь темные точки лодок. Плыву легко, свободно. Туда, к горизонту…

Кто-то закашлял. Где она, эта рыбацкая хижина?

Третья палата. Пневмоники. Тумбочка на двоих. Но я вспомнил, что все-таки пневмоник много лучше, чем тубик, и уснул — уже до утра.

Ровно в семь медсестра, уже другая, раздала термометры. Потом записала температуру. И сразу же в палате завертелась карусель. Четверо с веранды выскочили, выбивая дробь зубами, и стали быстро одеваться. Торопились и мои соседи. Меня невольно увлек этот стремительный темп. Бегали умываться, стелили постели. Брились, мешая друг другу. Искали что-то в тумбочках, в шкафу, шутили, а двое с веранды даже ссорились из-за того, что кто-то из них «наступил лапой» на сорочку… Со двора послышался свисток, и медсестра, моложе и потому еще более строгая, обходила палаты, коротко бросая:

— На зарядку! Быстро…

Мы двинулись к выходу. Со второго этажа, щелкая каблуками, сбегали женщины. И вот на дворе каких-нибудь полсотни — а может, больше — пневмоников машут руками, ногами, головами, поворачиваются, сгибаются, топчутся на месте по команде внушительного пожилого мужчины, который когда-то, может быть, был чемпионом мира, а теперь терпеливо муштрует пестрое население второго корпуса. В отличие от зарядок, на которых я бывал раньше, тут время от времени слышен тяжелый кашель, прерывистое дыхание, то один, то другой отворачивается, плюет в стеклянную «плевалку» и прячет ее опять в карман.

Я не успел побриться, потому что розетки две, а нас восемь, бреюсь после зарядки и последним направляюсь в столовую. Однако меня возвращает медсестра: надо сделать анализ крови. Натощак. Лаборатория на третьем этаже. Какая крутая лестница! А все уже завтракают.

Наконец переступаю порог столовой. В вестибюле меня останавливает какая-то суровая женщина: в столовую в спортивном костюме нельзя. Я что-то мекаю, надеясь на милосердие: простите, не знал, впервые, больше не буду… Но никакого милосердия. Приказ главврача — закон. Все сидят и завтракают, а я должен возвращаться в палату и переодеваться. Хочется побежать к этому главврачу и излить свою злость. Переоделся — и опять в столовую. Суровая женщина оглядывает меня с ног до головы. Спасаясь от ее взгляда, тыкаюсь в первую же дверь, но она хватает меня за рукав: куда? Там тубики! Покорно иду в другой зал, не понимаю, как она угадала, что я не тубик.

Официантка усаживает меня на свободное место. Наконец завтракаю. От изрядного куска масла оставляю половину. Съедаю биточки и отказываюсь от каши. Официантка смотрит на меня свысока и — дерзкая девчонка! — объявляет мне, как непослушному мальчугану в детском саду: кашу надо съесть до последней ложки! Седая женщина, сидящая рядом, спешит мне объяснить, что пневмоники должны хорошо есть, это важный компонент лечебной системы. И с доброй улыбкой добавляет:

— А кроме того, если вы не съедите каши, эта шустрая девушка доложит дежурному врачу. Получите первое замечание.

Она кивнула на высокую женщину в белом халате, которая медленно шла между столами. В ее глазах светилась твердая решимость, крепко сжатые губы, казалось, готовы были бросить резкое слово. Я невольно придвинул ближе тарелку с кашей, а седая соседка молниеносным движением бросила мне в кашу остатки масла и шепнула:

— Тш-ш!..

После завтрака медсестра велела идти к врачу. Приветливый тихоголосый человек, из тех, кому и после сорока дашь тридцать. Худой. Его, верно, не заставляют есть кашу!

— Меня зовут Константин Григорьевич, — скупо улыбнулся. — Что там у вас в Киеве?

Я уже настроился на приятный разговор о киевских пейзажах, музеях, театрах. Но через минуту Константин Григорьевич деликатно, однако настойчиво, переменил тему. Я должен был вспомнить все болезни с детства и до нынешнего дня. Чем болели последние годы? Воспаление легких, опять, и еще опять. Тяжелый бронхит и, наконец, уже не отпускающая астма. Потом он выслушивал и выстукивал меня, считал пульс, мерил давление и, во второй раз сегодня, температуру.