Игорь Муратов - Окна, открытые настежь

И тетя Лиза пропела частушку:

— Наверно, плохие у нее киловатты были?..

— Плохие, тетя Лиза, плохие! — засмеялся Виталий. — У Диминых турбин куда лучше.

— Так мы вас ждем? — спросила Аллочка.

— Приложим все усилия, — ответил дипломатично Виталий. — Если не будет на заводе какого-нибудь собрания.

— Наверно, надо их было чем-нибудь угостить, — сказал Виталий, когда гости ушли. — Каким-нибудь вином…

— Или чаем хотя бы, — вздохнула Женя. — Так у нас ведь к чаю ничего, кроме хлеба… Боже мой, хоть бы быстрее все это кончилось!

«Это» будет тянуться до тех пор, — подумал Виталий, — пока уважаемый тесть не стащит с меня последние штаны». Но не решился сказать вслух. В самом-то деле! Захар продал свое новое кожаное пальто. Зоя отдала все деньги, что копила на швейную машину. Живут впроголодь. Но все молчат и покорно слушают застольные проповеди Крамаренко о семейном благополучии.

А Стасик? Что получится из этого Стасика? Отец тайком от всех дает ему деньги, и тот ходит на какие-то подозрительные вечеринки, подчищает двойки в дневнике, и все это прячут от Катерины Марковны под гуманным девизом: ей нельзя волноваться!

В соседней комнате плакала Зоя. Вчера на ее имя пришло письмо. Его написал один завсегдатай ресторанов, эффектно одетый молодой человек, который уже несколько раз предлагал ей пойти в кино, но она не хотела и слушать об этом. Он не поверил, что Зоя замужняя и имеет ребенка, да еще ждет второго. Влюбленному она казалась семнадцатилетней девушкой. Он разыскал ее адрес и высказал свои чувства в письме. Почтальон принес письмо, когда дома был один Стасик. Тот с искусством, почерпнутым в приключенческих книжках, распечатал его над огнем спички, прочитал, ухмыльнулся и положил письмо Зое под подушку.

В тот вечер (раньше этого не бывало) Захар ударил Зою по лицу. Она так испугалась, так оскорбилась, что даже не заплакала.

Чем она виновата, что кому-то взбрело в голову посылать ей любовные письма? На нее все засматриваются, разве запретишь? Ходит, например, к ним в ресторан один артист из Русского драматического театра. Известный в городе человек, все время его по телевизору показывают. Он как выпьет, так и начинает Зое всякие глупости говорить: «Вы сплошное противоречие. Ваши губы зовут, а глаза отвергают». Никого она не отвергает, не зовет, а просто у нее улыбка такая, что каждый принимает на свой счет.

А профессор, старик, песок из него сыплется, и тот недавно отколол комплимент, что-то насчет волос, будто они сжигают сердца, как адский огонь. Ну и чудак, волосы-то у Зои крашеные! Она еще в восьмом классе сделалась рыжей, чтобы на отца быть похожей. Теперь у них в семье половина на половину: мама, Женя и Захар — темноволосые, а отец, Стасик и она — рыжие.

И всегда она Захару все рассказывала — об артисте, о профессоре, обо всех комплиментах, и никогда он не ревновал: верил. Откуда же у него вдруг…

— За что? За что? — повторяла шепотом и оглядывалась, не услышала ли мать и нет ли поблизости Валерика.

— Крутишь? Записочки под подушку прячешь? — тоже шепотом прошипел Захар.

— Да я же ее впервые вижу, эту проклятую пачкотню…

— Дурачка нашла… Еще и издеваются. Кто участок на свое имя раздобыл? Виталий не промах, сразу открестился… А мне для чего? Махорку кручу, на табаке экономлю, чтоб каждую копеечку на этот дом отдать… Потому что ведь для матери. А куда оно исчезает? Куда плывет? В какую прорву?

— Тсс, — оглянулась испуганно Зоя, и сам Захар оглянулся: не дай бог, мать услышит. Разве при ней можно об этом?

…Слышно было, как плакала Зоя.

— Я виновата… Я во всем виновата, — Женя терла пальцами виски. — Я не должна была позволить, чтоб ты женился на мне.

— Женя!

— Я знаю, что ты думаешь… Ты уже говорил мне один раз: тех денег, что идут на строительство, хватило бы лет на десять на санаторий для мамы… Отец и слушать не хочет об этом. Совершенно не понимаю, куда идут деньги?

— Женя! Разве дело в деньгах? Разве это главное? — пожал Виталий плечами. — Я вообще не могу вас понять. Особенно тебя. Неужели вы серьезно верите, что ваш сговор молчания о Борисе действует на мать как лекарство? Вы не лечите ее, а загоняете вглубь материнское горе. Я бы на твоем месте давно уже потребовал от Омеляна Свиридовича: пусть начистую выложит, что там у них было. Я почему-то уверен, что Борис оклеветан.