Майя Фролова - Современная девочка

Доклад делал секретарь горкома комсомола. Говорил о классовой борьбе в районах Западной Украины, о начавшейся коллективизации, создании комсомольских и пионерских организаций в районах, селах, о том, что часто за одно только право быть пионером и комсомольцем платят жизнью. Секретарь предложил почтить память погибших в этой борьбе, всех мужественных и стойких, которые не побоялись бандитских угроз, пуль и удавок…

Загрохотали стулья, потом — тишина.

Сели. Секретарь продолжал:

— Ни один советский человек, ни один комсомолец не может, не должен быть равнодушным наблюдателем. Мы здесь все, от первоклассника до комсомольца-старшеклассника, — посланцы Советской власти. Проступки каждого, даже мелкие хулиганские выходки: недостойное поведение на улице, плохая учеба — бросают тень на всех нас, вредят нашему общему делу, за которое и сейчас платят кровью лучшие люди. А кое-кто маскирует свои мелкие гаденькие душонки, подрывает авторитет комсомола, Советской власти. Я надеюсь, что сегодня мы откровенно поговорим о некрасивых, мягко говоря, делах некоторых комсомольцев, что разговор этот будет искренним и принципиальным!..

Каждое слово секретаря било Клару, она относила его к себе и соглашалась: да, да, вот она такая и есть, мелкая, эгоистичная, трусливая Пупка! Ей было больно и стыдно, но она знала, что будет еще хуже, вот оно, страшное, надвигается неотвратимо, не уйти от него, не заслониться…

— Пупка, держись! — шепнул сзади кто-то в самое ухо.

Не оглядываясь, поняла: Алик Рябов. Специально, значит, сел близко, чтоб поддержать ее. Боится, конечно, что она может все рассказать. А почему бы и не рассказать? Комсомолка она или нет? Почему она должна укрывать этого убийцу, этого губастого нахала Гарри, который чувствует себя героем? Но ведь меньше всего она думала об Игоре — боялась за себя, боялась стыда и осуждения. А в больнице умирает Ника…

Клара не заметила, как секретарь закончил речь, сел на место. К трибуне подошел следователь, в военной форме, на груди ордена и медали. Раньше Клара видела его только в штатском. Но этого человека в любом костюме среди тысячи других она бы узнала сразу; он снился ей ночами: его пытливые глаза, спокойный голос. Хоть он и знал, что она не говорит правды, он даже голоса на нее не повысил, он не смел ее обидеть, не смел на нее влиять. Это ей разъяснил Алик.

Следователь обвел взглядом зал, сказал своим спокойным голосом:

— В больнице, в тяжелом состоянии, ваш товарищ, комсомолка Ника Макиенко. Обстоятельства, которые привели к этому трагическому случаю, не совсем ясны, потому что… — он сделал паузу, и у Клары занемели ноги, — потому что те ребята, которые причастны к этому случаю, не говорят правды. А они комсомольцы и присутствуют в этом зале. (Кларе показалось, что все люди в зале теперь глядят на нее. Каждая клеточка ее тела и души была под наблюдением.) От имени прокуратуры, — продолжал следователь, — от себя лично обращаюсь ко всем комсомольцам с просьбой помочь нам, рассказать все, что известно, об отношениях Игоря Мищенко, Алексея Рябова, Ники Макиенко, Клары Шевченко… Обо всем, что касается так называемой компашки…

Тишина. Тишина. Даже дышать страшно, чтоб не подумали, будто ты первый хочешь выйти на сцену, хочешь говорить. Секретарь постукал карандашом по графину, чтоб прервать эту напряженную тишину, как иной раз стучал, чтоб унять шум. Зал вздохнул и снова замер.

— Можно мне? — вдруг раздался звонкий голос, и на сцену поднялся Леня Мартыненко. — Вот вы говорили здесь о компашке, — обратился он к следователю. — Что ж, я тоже был в компашке и не скрываю этого. Ну, собирались, веселились, пели…

— И пили? — перебил его секретарь горкома.

— Я, например, не напивался, — не смутился Леня. — И потом, это — пройденный этап. Насколько я знаю, компашки больше не существует.

— С каких пор?

— С тех пор как уехала Лена Штукина, собирались-то больше у нее.

— Кто еще был в компашке? — спросил следователь.

— Кто был, пусть скажет сам. Я могу только о Хомячке сказать… о Вите Хомякове. Он тоже приходил на вечеринки. Но отношения к компашке, в общем-то, и не имел. Так, тепла искал, трудно ему было… Но о Вите вы знаете. Пишет мне. Он в Киеве, в летной спецшколе. — Не дожидаясь других вопросов, Леня сбежал со сцены.

Тишина…

Кларино сердце громыхает, будто люстра раскачивается туда-сюда и бьется о стены. Ей казалось, что все слышат этот грохот, смотрят на нее и ждут. Нет, нет, только не она!