Майя Фролова: Современная девочка

— Мы будем вас звать Евгенией. Евгения Славовна — это по-нашему. Зачем нам Регина-царица?

— Согласна. Действительно, на царицу я мало похожа. Но… скажите, пожалуйста, эту фразу по-немецки.

Мальчик покраснел и громко шепнул через класс:

— Эй, Сопа, шпрехни!

Поднялся другой, и Регина Чеславовна удивилась, что не заметила его сразу. Совершенно свободно он заговорил по-немецки, и Регина Чеславовна, с удовольствием глядя в его умные темные глаза, кивала головой и приговаривала вполголоса, тоже по своей прежней учительской привычке:

— Гут… гут… зер гут… Очень хорошо… Немен зи пляц… Садитесь. Данке… Спасибо…

Но прежде чем сесть, Сопенко добавил скороговоркой по-немецки:

— Извините за такой прием. Ребята у нас неплохие, за некоторым исключением. Думаю, больше такого не будет.

— Переведи, пожалуйста, — попросила Регина Чеславовна.

Сопенко, как-то непонятно глянув на нее, будто предупреждая, что делать этого не следует, все-таки перевел, хотя тот, в алой куртке, — Регина Чеславовна догадывалась: это и есть Игорь Мищенко — презрительно морщил лоб. Значит, не все под его дудку пляшут, да такого и не могло быть.

Прощаясь, она сказала:

— Данке, киндер! (Спасибо, дети!)

Игорь засмеялся, хотя этим клохчущим утробным звукам больше подходило бы слово «заржал». Сзади его дернул светлолицый:

— Кончай!

— Думаешь, Али́, она у нас задержится?

«Значит, этот светлолицый — Алик Рябов…»

— Думаю, Гарри, задержится…

— Ну, вшистку едно — во́йна! — равнодушно отозвался Игорь.

— Это лозунг тех, кто, пользуясь тяжелым положением и сложной обстановкой, спешит нагреть руки. Вам, Мищенко, понятен истинный смысл этого выражения? — не дожидаясь ответа, Регина Чеславовна вышла из класса.

То, что первое знакомство с классом прошло удачно, не означало еще полной победы и не исключало неприятностей и неожиданностей. Регина Чеславовна знала это.

И очень скоро восьмой класс снова показал свой норов. Кто-то закрыл Ольгу Матвеевну в туалете. Она промыкалась там весь урок, пока не началась перемена и ее не освободили девочки.

Поскольку этот урок Ольга Матвеевна должна была проводить в восьмом, никто не сомневался, что это опять проделки компании. В классе собралась целая делегация учителей во главе с Кузьмой Ивановичем, но Регина Чеславовна сказала, что разберется сама.

Игоря Мищенко перевели в вечернюю школу. Но днем, во время уроков, он приходил под окна школы, горланил двусмысленные песенки, бросал комки снега и грязи. А после уроков восьмиклассники окружали Игоря, сидели с ним в сквере. Работать на заводе Мищенко, как видно, не собирался. Мама была целиком на стороне своего сыночка. Это поняла Регина Чеславовна, побывав у Игоря дома. В семье Мищенко ее встретила непробиваемая стена сверхсытости, когда люди понимают, чувствуют только одно — свое благополучие, и живут так, чтобы это благополучие приумножалось. Все остальное их не интересует, вернее, интересует в той мере, в какой способствует или не способствует их процветанию.

Квартира Мищенко — как трехслойный пирог. На окнах занавески трех сортов: шелковые розовые «задергушки» с оборочками внизу и сверху, длинные тюлевые занавеси с кистями и плотные, плюшевые, ровными полосками по бокам. На столе поверх тяжелой бархатной скатерти — шелковая, на ней вышитая салфетка; диван покрыт ковром, на ковре — узкие гобелены, на них чучело рыжей лисицы. Поверх ковра на полу полосатые дорожки, буфет, сверкающий фарфором и хрусталем, стены сплошь увешаны картинами в блестящих рамах — квадратными, круглыми, продолговатыми, узкими и широкими.

В комнате Игоря та же безвкусная роскошь. Вместо ковра на полу медвежья шкура. И только несколько чернильных пятен на письменном столе да небрежно брошенных тетрадок и учебников напоминало о том, что это комната школьника. Вся эта вычурная мебель, все эти картины и вещи были явно из какого-то иного мира, собранные здесь случайно. Их выставляли напоказ, ими гордились.

Первым побуждением Регины Чеславовны было повернуться и уйти — настолько чужд, враждебен ей был весь этот быт.

Ничтожные людишки! Вещи — это пустота. Сколько видела она вещей… Горы! Платья, обувь, чемоданы… Вещи людей, превращенных в пепел…

— Зачем все это? — не сдержалась она, показала на кровать Игоря, с занавесочками и бантами, на загроможденную безделушками этажерку.

— Что? — не поняла мать Игоря, улыбающаяся женщина в длинном переливающемся халате с кистями на поясе. Даже неприятности, связанные с сыном, не могли разрушить ее благоденствия.