— Надеется на чудо, как и я. — Алеша прикрыл ноги, подтянулся на руках, сел удобнее.
— А я не верю в чудо. Извини, может быть, это жестоко, но самое жестокое — необратимость времени. Его нельзя разбазаривать. Я за то, чтобы знать реальные возможности. Если есть хоть один процент надежды, надо тренироваться, сделать все, чтоб этот процент превратился в сто… А если его нет? Даже этого одного процента? Зачем же такие нечеловеческие усилия?
— Ты говоришь так, потому что это не с тобой.
— Нет, просто я верю, что можно полноценно жить и без ног.
— Жить, конечно, можно, да не хочу я ни жалости, ни сочувствия, а без них не обойтись, пока ноги такие. Все смотрят, будто меня нет, а только эти ноги…
— Преувеличиваешь.
— И потом… хочу двигаться, ходить!
— А разве все это недоступно? Мы с Леней были в военкомате. Инвалидам Отечественной войны помогают приобретать коляски. Значит, двигаться будешь. Руки у тебя мощные, справишься.
— Ну, двигаться, допустим… А любить? Разве я имею право кого-то привязать к себе, испортить жизнь, я, калека?
— Калека — низкое слово! Ты человек, и нечего себя унижать. Не знаешь просто, какие есть замечательные женщины. Плевать им на твои ноги — ты сам, вот что главное!
— А ты их знаешь, таких женщин?!
— Да, я читал о них, они были всегда, в самые отдаленные времена, они тем более есть сейчас.
— Так то в книгах!
— Но книги пишутся людьми, и все это не придумывается, все есть в жизни, так или иначе. Только самому не скисать, быть в высшей степени человеком! Ну, давай заниматься, времени мало, а тебе ведь нужно чуть не с таблицы умножения начинать…
Теперь к Алеше ходили когда кто мог. Старались принести что-нибудь вкусное, хотя Алеша сердился. А Рябов притащил кресло, в котором когда-то любил пофилософствовать Володя Сопенко. Узнав об Алеше, мама Алика предложила отнести ему кресло, ведь в кровати все время тяжело, в кресле удобнее заниматься. Алик и сам любил покачаться, но все же решил кресло отнести. Во-первых, не будет напоминать о Сопе, которого Алику очень не хватало. Конечно, Алика злило, что Симка так категорично отвернулась от него, но он сделал глупость, что свое раздражение вылил на Сопу. Сопа принципиальный, на все попытки помириться отвечает холодным презрением. И мама уже спрашивала, почему они перестали заниматься. Алик ответил, что справится сам, но у самого ничего не получается. Во-вторых, мама будет считать, что привила сыну добрую черточку, в-третьих, вся эта братва из дворца станет его уважать, ведь все равно косятся на него из-за дружбы с Игорем.
Кресло он понес вечером, задами, чтоб никто не увидел, но, как назло, выходя из переулка, наскочил на Гарри.
— Куда прешь? — удивился Игорь. — Барахолка закрыта.
— Да тут солдатик один, ранение в спину. Мамаша моя решила ему подарочек сделать.
— Тоже мне благодетели! А я в чем буду сидеть? — недовольно сказал Игорь. — Тащи обратно!
— Нет, не могу.
— Продаешь меня, Али-Баба? Бросаешь? — Игорь теперь часто заводил такие разговоры.
Как обычно, Алик стал уверять его:
— Что ты придумал? Я друзей не продаю! — И он сделал выразительный жест: зацепил ногтем большого пальца за зубы, потом провел по шее, как бы отсекая голову.
— Ну, так покажи мне этого уродика.
— Что ты, у него мать как тигрица, как-нибудь потом, — уклонился Алик.
Особенно часто приходил к Алеше Витя Хомяков. Сидел тихонько в углу, что-нибудь читал. Обязательно приносил цветы или яблоки, на Алешины упреки неизменно отвечал, что передала мама, она сама все это выращивает.
Однажды, когда они были вдвоем, Алеша спросил:
— Витя, ты говорил о девочке… скрипачке… Тане… Она ходит на репетиции?
— Конечно. А что?
— Пусть придет ко мне. Только чтоб никто не знал. Хорошо?
— Хочешь научиться на скрипке играть? — попробовал пошутить Витя, но замолчал, увидев Алешины глаза. Он почувствовал, что даже имя — Таня — Алеше не просто произносить. Витя был человеком деликатным, больше расспрашивать не стал…
Улучив минутку, когда в репетиции наступила передышка, Витя отозвал Таню в сторону:
— Тебя просил зайти Алеша. Знаешь, раненый солдат, сын полка?
— Что? Что ты сказал? — Таня наклонилась к самому его лицу.
Витя даже испугался: разве он обидел Таню?
— Тебя просил зайти Алеша! — повторил он громче.
Не ожидая больше никаких объяснений, Таня ринулась к сцене, схватила скрипку, на ходу нахлобучила свою шапчонку, которая не хотела садиться на место, ухо с завязочкой болталось у Тани перед глазами, так она и прокричала Елене Константиновне через это ухо:
Читать дальше