Иван Коробейников - Голубая Елань

— Платье вынеси! — попросила Стянька.

Тетя Поля вынесла платье.

Умытая, в чистом платье, с гладко зачесанными волосами, вся обновленная, Стянька вошла в барак и села у двери на свободный топчан.

Она увидела — все были одеты по-рабочему, и ей стало неловко.

Мастер Онисим что-то объяснял Косте, который торопливо курил. Лицо его выражало недовольство. Стянька узнавала его и не узнавала.

«Сердится», — с сочувствием подумала Стянька, и что-то неприязненное шевельнулось в ней по отношению к добродушному Онисиму…

— Хорошо, хорошо! Я поговорю с товарищем Корытовым. Выясню! — И Костя, погасив папиросу об угол стола, отвернулся от Онисима.

— Все собрались?

— Все, все! — раздались голоса.

Девчата перестали шептаться. Костя встал.

— Товарищи рабочие лесохимического терпентинного производства! Мой регламент ограничен, и я буду говорить немного. Чтоб только познакомить вас с обстановкой…

Минут двадцать он излагал книжную премудрость учебников. Слова его действовали, как заклинания. Девчата жадно слушали. Тетя Поля смотрела Косте в рот. Никто ничего не понимал. А Стянька и не пыталась понять. Ей казалось: вместе с Костей вошел в барак сладкий запах ягоды-малины. Она вздрогнула и опустила глаза, когда кончилось собрание и Костя размашисто, стуча сапогами, пошел на нее, — к выходу.

«Узнает?!»

Его глаза остановились на ее лице. В них блеснуло изумление… смущение. На щеках выступил кирпичный румянец.

— Ты?!

Стянька подняла счастливые глаза. Ее пепельные ресницы дрогнули.

— Ты тоже здесь, товарищ Грохова! — закончил Костя, овладевая собой, и сбежал с крыльца.

— Знакомый, что ли? — обступили девчата.

— Знакомый. Наш, застоинский, — машинально ответила Стянька, твердя про себя: «Все же узнал! Узнал!..».

Колька Базанов сказал правду: Ваня Тимофеев решил уехать на Тракторстрой. Решение это созрело постепенно.

Юноша давно мечтал о геройских подвигах, о служении народу… ему хотелось уехать из Застойного, научиться чему-нибудь и, вернувшись в родное село, стать «борцом за новую жизнь».

И не только мечты звали Ваню вдаль: личные дела его сложились таким образом, что оставаться в Застойном стало невмоготу.

Стянька на его любовь не отвечала.

С лучшим своим другом Ваня поссорился.

…Как-то, возвращаясь с купанья, повстречал он Мишу Фролова с косой на плече.

— Косить? — удивился Ваня: он знал, что у Фроловых сдохла последняя корова.

— Гонцову, — ответил Миша. Лицо его с большими глазами и острым носам загорелось нездоровым румянцем. — Я не хотел, да мать у них хлеба брала… Ну… отработать надо.

— Тебе нельзя косить! — вырвалось у Вани, но он тут же пожалел, что сказал это, видя обиженное лицо друга. Миша, простудившись на лесозаготовках, пролежал всю зиму и теперь стыдился своей слабости.

— К Василию Костя скоро приедет, вот и пусть на здоровье косит! — убеждал Ваня друга. — А ты не ходи!.. Подумай — Волкушку помогать!..

И мало-помалу друзья пришли к мысли, что с Гонцовым не плохо было бы «сыграть шутку».

В ту же ночь они пробирались «задами» во двор Гонцовых, чтобы смазать воротные столбы медвежьим салом…

Оказавшись в огороде, Миша соблазнился огурцами, Ваня же, вспомнив, как батрачка Катерина ухаживала за ними, вспылил:

— А! Ты воровать?! Огурчиков захотел… сладеньких? — твердил он, оттаскивая Мишу от гряды. Ваня чувствовал возмущение, обиду и знал, что все теперь испорчено и дружба разрушена. — Уходи!.. Один я… не друг ты мне… Уходи!

Вскоре после ссоры Ваня и решил уехать.

Последний день он провел в хлопотах. Побывал у Степана Грохова. Окончательно договорился, в какие сроки тот выплатит матери остальные деньги за мерина.

— Ты, Ваня, не сомневайся, — сказал Степан. — Раз договорились — баста. Как только Стянька получит деньги, сразу уплачу. И сено вывезу. Да и так, в чем нужда будет, — помогу… Дровишки там… Так не оставлю.

Он говорил искренне, и Ваня верил ему. Все было решено, но юноша не уходил. Топтался на месте, украдкой поглядывая на большую рамку, где были собраны порыжевшие фотографии, стараясь найти знакомый овал лица, волосы с прямым пробором. Были тут солдатские фотографии Степана, усатого, с крутым подбородком, с колючими черными точечками глаз, подставленными фотографом. Была карточка с молодоженов: Пелагея толстая, вся в оборках и кружевах, а Степан в пиджаке и широких штанах навыпуск, угловатый, будто заклепанный в железо; были какие-то старухи в шалях, лысые и бородатые старики, — а Стяньки не было.