Евгений Гущин - Дом под черемухой

— Почему? — испуганно спросила Евдокия, заглядывая Гореву в его светлые глаза.

— А мне всегда грустно, когда большую красоту вижу. Беречь мы ее не научились.

— А куда красивых-то девать? — усмехнулась Евдокия. — На выставку посылать?

— На выставку не на выставку, а только если пойдет в звено, то и все. Быстро спекется.

Евдокия улыбнулась:

— На меня намекаешь?

— На тебя намекать грех, Дуся. Ты когда пошла на трактор? В какой год? Не до красоты было.

— Она с Сашкой Брагиным встречается, — сказала вдруг Евдокия, чтобы перевести разговор. Чувствовалось, старик знал о ее выступлении в клубе, хотя его там и не видела. Забоялась его укоризны, заранее застыдилась.

— А я знаю, — качнул головой Горев.

— Откуда, Кузьма Иваныч? — Евдокия удивилась уже не на шутку. Выходит, Горев зорко за всем следит, никакой мелочи не упускает. Родственников нету, так живет радостями и горестями чужих людей. Горевы — они всегда Горевы…

— Откуда знаю-то? Что тебе с того? Я много кой-чего знаю… Приходят люди посоветоваться, поговорить.

— Ой, Кузьма Иваныч, — загорюнилась Евдокия, — я когда узнала про это, сама не своя была.

— Отчего ж так? — просто спросил старик.

Евдокия в изумлении подняла голову:

— Так Брагины ж!

— Ну а какой в том порок? — Голос у Кузьмы Ивановича будничный, в лице никакого движения. Да Горев ли перед нею? — Чего ты испугалась? Прошлого ихнего? Вернее даже, не нынешних Брагиных прошлого, а их отца? Что заблуждался? Этого не бойся, Дуся. Это на тебе никак не отразится.

— Да я разве за себя тревожусь? Самой мне уже ничего не надо. Об Юлии, чтоб ей лучше!

— И на ней не отразится.

— Кузьма Иваныч, да разве я об этом?

— А тогда об чем? — тот непонятливо вскинул седые брови. — Народ они, Брагины, крепкий, работящий. Пьяниц среди них сроду не водилось. Если бы у нас все так работали, как они, знаешь, какой бы колхоз был? Зря ты так, Дуся, зря… Одним прошлым жить нельзя. Вперед глядеть надо. Ты вот уперлась: не хочу Брагиных, и все. А ну как у Юлии твоей с Сашкой любовь? Помешаешь — и дочери, и себе, и другим хуже сделаешь… Степан-то как насчет Сашки думает? За него или нет?

— А-а, Степан… — Евдокия поморщилась. — Он Юльке во всем потакает. Родней матери хочет быть.

— Любит. Заходил он ко мне. Посоветоваться насчет училища-то. Где на вышивальщиц учат. Разыскали мы с ним это училище.

— Так он заходил советоваться? — удивилась Евдокия.

— А чего особенного?

— Да нет, ничего…

— Ты на Степана зла не держи, — сказал Горев с укором. — Вижу, неладно у вас жизнь идет. Не позавидуешь. А ему очень тяжело. Ты войди в его положение. Легко ли мужику, когда у него жена сильно знаменитая, у всех на виду, а он вроде как сбоку припека. В звене не ты при нем, а он при тебе. Ты над ним начальница.

— Кто же виноват-то?

— А вот не знаю. Над этим надо крепко подумать. — Горев поднялся, разминая спину, прошелся по скрипучим половицам и снова сел, глядя на Евдокию изучающе, будто видел впервые. — Кто, говоришь, виноват? Давай разберемся. Или лучше сказать — попробуем разобраться. Может, что получится… Тут видишь какое дело. Природа мужику силу дала. Как думаешь, зачем? Да затем, чтоб он работал, добывал пропитание для семьи. Чтобы когда надо — защитил своих детей, свою жену и свою землю. У него ведь две опоры в жизни: земля и женщина. Земля — кормит, дает силы, а женщина — продолжает род человеческий. Так? Испокон так было. И сейчас на этом все держится. Я войну в счет не беру. Война есть война. Много она людей — мужиков я имею в виду — в землю уложила, много покалечила телом и душой. Я не о ней, она прошла, хотя до сих пор не заросли кое-где рубцы. Сейчас вроде бы население у нас сравнялось. Половина женщин, половина мужчин. И вот попадаются мужики, которым шибко тяжело руками и головой работать. Они и норовят переложить груз на плечи женщины. Сами стараются себе поменьше взять, а ей дать грузу побольше. От этого вся и беда. Я так считаю. Земля — она всегда должна оставаться землей родящей, а не мертвой. Женщина должна оставаться женщиной, такой, какой ее природа создала. Природа-то ведь не глупая, она просто так ничего не делает. И если уж дала женщине маленькие руки, не такие большие, как у мужика, то не зря. Значит, есть причина. А мы? Рады стараться нагрузить женщину. Давай, бабы, работай! Бери что потяжельше. На трактор лезь, на другую машину — везде тебе дорога! Я вот на твои руки глядел, Евдокия. Они у тебя что у доброго мужика. Сколько ты ими переделала за свою жизнь — сказать страшно. Ты и кормилица, ты и поилица. Мы тебе в ноги должны кланяться за твою работу. Орденов-медалей не хватит, чтоб отблагодарить. Только вот беда: силу вы у мужика взяли, возвысились над ним. Славу узнали, почет. Это штука сладкая, да пьяная, вроде вина. Не опьянеть бы, Дуся.