Над сопками вечерняя звезда, светлая в светлом небе, и как далеко, и как высоко, а ясная искорка…
С протоки потянуло свежестью. Между жилыми блоками за вкопанным столом — рабочая семья, и дочка-модница ужин подает, и мать ворчала бы, выговаривала, отчитывала: «Что ж ты, дочка!», «Как же ты, дочка!», «Да почему, дочка!», но майский вечер очарователен, и все, как у Шевченко, — только не хрущи гудят, а теплоходы на Амуре, и не пахари идут с плугами, а движется по шоссе дальневосточный автотранспорт.
Захват ладони у паренька что надо! Такие руки бывают золотыми, а пробы нет. На войну опоздал, с медведем не повезло. Встретил медведя на огородах, да не было пистолета, чтобы выстрелить, как выстрелил Мересьев, а главное — незачем было стрелять: кубарем катился от паренька медведь — черные пятки. И не такой уж он, этот паренек, вихрастый, но как различишь подвиг, когда рабочий день кончен?
Послушайте, может, и вы звезда, свет которой дойдет после. Спасибо Маше, что разбудила.
25
Одинокий тополь остался наверху, и Маша с Павликом шли теперь на синий цвет моря и кремовый — морского вокзала.
Маша приотстала.
Павлик впереди рассматривал тронутые пулями 1941 года гималайский кедр и местную одичавшую яблоню. Выщербленная ступень скатилась в шиповник, и Павлик, преодолевая его заграждения, поднялся на холм с остатками довоенной дачи.
Приветствую тебя, опустошенный дом,
Завядшие дубы, лежащие кругом,
И море синее, и вас, крутые скалы,
И пышный прежде сад — глухой и одичалый… —
декламировал Павлик с высоты холма, занятого смешанным отрядом сорных трав и цветов.
Стихи принадлежали А. К. Толстому. Он приехал сюда в мае 1856 года. В марте был заключен мир, положивший конец несчастной для России Восточной войне и крымской кампании.
Торчавшие из воды мачты парусных и паровых судов, исковерканный известняк крепостных казематов, осколки бревен и обрывки земляных мешков у покинутых траншей, истоптанные человеком и скотом лагерные стоянки в долинах, кости вьючных лошадей в горах — все говорило поэту о недавнем скоплении войск и о жестокости военных действий.
Вздохнув, иду вперед; мохнатая сова
Бесшумно с зеркала разбитого слетела;
Вот в угол бросилась испуганная мышь…
Везде обломки, прах; куда ни поглядишь,
Везде насилие, насмешки и угрозы…
— Что ты там бормочешь? — крикнула Маша снизу, но Павлик занялся расколотой крышкой водопроводного колодца, на которой сохранилась кончавшаяся твердым знаком фамилия старинного фабриканта.
— Маша, Маша, твердый знак!
— Какой твердый знак! Так я и полезу к тебе из-за твердого знака, и без него я вся исцарапалась.
Павлик спустился к Маше.
— Не забывай, мне за шестьдесят…
— Кто тебе это сказал, Маша?
26
Павлика поразил не столько твердый знак, сколько то обстоятельство, что так давно началось его и Машино путешествие во времени.
…В окнах аптек стояли оранжевые и голубые шары, и, отражаясь в шарах, вниз головами проплывали комичные фигурки старого мира — господа в котелках и дамы в шляпах со страусовыми перьями.
…Лина Кавальери еще слыла красавицей, и на популярной открытке страдающий от ожирения муж стрелял из браунинга в ожиревшее сердце неверной жены.
…Младшему Картинкину Картинкин-старший дал копеечку на свечку ангелу-хранителю, но младший Картинкин счел полезным опустить копеечку в гипсовую свинью.
…Хоронили сенатора. Его тело везли на серебряной колеснице, а в стеклянной карете — серебряные венки. Серебряный батюшка в дамских ботах напевал «упокой, господи, в месте злачном», мужики же в шитых серебром кафтанах, утверждая сенатора в бессмертии, разбрасывали на его последнем пути ветви вечнозеленой ели.
…Все не унималась шарманка по дворам, и Петрушка колотился деревянным носом о ширму. Собачка Шавочка тащила его в тартарары, и Петрушка тоненьким голосочком призывал супружницу: «Пигасья Николавна, я умираю! Где же вы. Пигасья Николавна!»
Не замечая того, Павлик читал целые абзацы своих будущих трактатов.
«…Уже играли механические пианино и мосье Жиллетт изобрел безопасную бритву, которую при употреблении не следует держать, как кирку.
Бритва-жиллетт, или самобрейка, войдя в быт стран и народов, разделяла с ними их трагедии и триумфы.
В годы первой мировой войны этой бритвой пользовались шоферы парижских таксомоторов, перебросивших французских паулю на Марну, русские прапорщики под Луцком, английские моряки перед Ютландским сражением, итальянцы на реке Изонцо, бельгийцы и португальцы, сражавшиеся в районе великих озер Восточной Африки, американские солдаты в Седане и всюду немцы: в Августовских лесах и в Карпатах, под Ипром и Капоретто, на островах Океании и в украинской лесостепи».
Читать дальше