Николай Ушаков - Вдоль горячего асфальта

Однако водопад пересох, и до начала своей тропы они не добрались.

Значительно ниже, за рестораном у вертикального утеса, с которого обрывались нерешительные капли, а не свергался бешеный каскад, на шоссе шла киносъемка и бесконечно репетировали один и тот же эпизод.

Режиссер, бесцеремонный южанин в долгополой рубахе с гарпунами и сколопендрами, увидев приближающееся такси, расставил руки и не пустил дальше, будто дорога принадлежала только ему и его съемочной группе.

Павлик сидел как истукан.

— Поговори с ним, тебя пропустят! — кипела Маша и внезапно решила: — Едем обратно!

Они поехали вниз, но на третьем или на четвертом повороте Маша приказала остановиться.

— Я пойду пешком.

— Но мне седьмой десяток…

— Кто это тебе сказал! — продолжала кипеть Маша.

Пешком шел и Павлик, а такси двигалось за ними.

Нависая над глубоким ущельем, заполненным осенним лиственным подлеском с прорывавшейся сквозь него всегда зеленой хвоей, шоссе вилось по карнизам Столовой горы.

Оно было превосходно, но Маша как бы в поисках лучшего пути переходила с одной обочины на другую, пока не остановилась над ущельем и не заглянула в его желто-розовую и синюю глубину.

— Я отпущу такси.

— Маша!

Но Маша расплатилась и свернула в ущелье.

Тропа между бараньими лбами была отлогая и чистая, будто подметенная, но посреди нее, где валуны почти сходились, защищал свои Фермопилы сухолюбивый куст.

Каждая булава его сухого цветка щетинилась отточенными шипами, каждую охраняли нацеленные алебарды, и все пилы, иглы и зубцы, собранные в колючий шар, приготовились к круговой обороне, но Маша обошла отмобилизованную колонию растения, как современный военачальник обходит устаревшую крепость.

Обиженный Павлик последовал за Машей.

Дорожка, приведя к копне, покрытой обрывком толя, прекратилась, но Маша решительно двинулась вперед и без тропы.

— Сейчас будет другая!..

Но другой не было.

Спуск оказался не только скользким от иголок и коры, но и крутым, однако Маша делала вид, что лучшей дороги быть не может.

Шишки и камешки катились у нее из-под ног, но она продолжала путь в колючем кустарнике, где узкое ложе отгремевшего ручья походит на тропочку, а тропочка на прорытый вешними водами желобок и где все желобки и тропочки, в сущности, ловушки.

Боже мой, что сказали бы в санатории!

Чащу будто вырезали из жести. Прутья и даже листья кололи и жгли, как все на этом каменистом полуострове, где шелковистый в мае лепесток — в июне — нож и ланцет.

Павлик занозил палец, но на лице его вдруг появился светлый блик, будто Павлик заметил, что скала над головой не такая уж серая, а в небе нет облаков.

Маша осторожно наблюдала за Павликом.

Обломав и подав Павлику сук, она подыскала палку и себе.

Вспоминая уроки туристского лагеря, Маша по всем альпинистским правилам не бежала с горы, а спускалась так же медленно, как подымалась бы, и Павлик, казалось Маше, тоже вспоминал уроки горного шага, и не сползал и срывался, а ступал уверенней и равномерней.

Он ожегся, и тут ему в голову пришел чудесный, выраженный точными словами образ. Он подумал об оружейной палате растений. Жаль, забыл карандаш, — надо бы записать.

Маша, как говорят альпинисты, страховала Павлика в трудных местах, но не напоминала, что палку следует ставить со стороны горы, а не пропасти, сам Павлик ставил палку именно со стороны горы и даже находил в этом удовольствие. Они достигли высохшего речного русла, заваленного стволами и колодами, и Маша по ним перевела Павлика с правого берега на левый — совсем как проводник, который вел их через Бечо, с той разницей, что на их пути из Балкарии в Сванетию под ними метался среди циклопических камней громоносный поток, здесь же они форсировали ручеек, лопотавший в смиренном тальнике.

Павлик, как показалось Маше, обратил внимание на толстые дудки диделя (пятницкое название) и на лопушник, будто выпачканный йодом, — и Маша вспомнила, из диделя Павлик и Костя делали шприцы, а из лопуха — она, Машутка, шляпы.

Павлика (уже на левом берегу), по-видимому, заинтересовали хитросплетения корней, походивших на старичков лесовичков, потом он будто прислушался к шуму источника, запертого в колодезной штольне, после чего остановился над брошенной оберткой от конфеты, поднял и стал рассматривать.

Изделие сахалинской кондитерской фабрики — конфета попала сюда, на тридцатые градусы восточной долготы, с градусов сто сороковых.