Деду понравилась Надя. «И мне бы привел таку девку! — пошутил он. — Я б не отказался, а то мою бабку в утиль скоро не возьмут».
Но бабка тяжело вздохнула: «Тебе, Паша, своих мало? Позарился на чужую, да еще басурманку! Ты погляди, какая она в кости? Тебе не барыню надо, а крестьянку. Гляди, Паша, наревешься». Бабка была строгой, свято верила в бога. В молодости богатый отец ее выдал замуж за моего деда, в наказание за какую-то провинность.
Надя наотрез отказалась венчаться в церкви. Мне не хотелось обижать бабку. «В мечеть, что ли, нам идти?» — подосадовал я. «Не хочу мечеть, не хочу церковь, — твердила Надя. — Сельсовет пойдем». Бабка поджала губы. «Чего с нехристи возьмешь?» — сказала она, и больше Надя не слышала от нее доброго слова. Досталось и мне. «Случаем не ты, Паша, подбил свою басурманку? С тебя будет! Деда вон чуть в коммуну не уговорил…»
МАТЬ: — Хоть и небалованная я была, но в доме Павла мне было плохо. Бабка никогда не называла меня по имени. «Ты за водой иди, скотина с утра не поеная, — говорила она или громко спрашивала: — Куда «эта» запропастилась?» Дед меня не обижал, смеялся и говорил: «Ты, Надя, не пропадешь в жизни. У тебя все в руках горит. Павлику с тобой хорошо будет».
Как-то зимой дед ездил в лес за дровами и сильно простыл. Я ухаживала за ним, поила настоями трав, кормила с ложечки, удивляла его своими рассказами о себе, о жизни Нугая. В один из вечеров старик растрогался и сказал мне: «Душевный ты человек, Надя. Вижу, моя дура старуха ополчилась на тебя, поедом ест. Будто сто лет собралась жить. А вот так слягет, уход женский за ней потребуется?»
Дед долго молчал, потом поманил к себе и зашептал: «Хватит вам с Павлом мучиться. Отделять буду. Кой-какие деньги у меня есть, куплю лесу на сруб и крышу, лошадь отдам». Я заплакала от радости: так хотелось нам с Павлом пожить своим хозяйством, одним. «Хлебом бабу не корми, дай ей поплакать», — заворчал дед, но я видела, что остался он доволен и моими слезами, и моим радостным видом.
Поправившись, дед опять влез в крестьянские дела и, кажется, позабыл свое обещание. Прошла зима, весной мы дружно поработали, засеяли наш клин, вспахали и засадили картошкой и овощами огород. Светлым майским утром дед запряг обеих лошадей, подозвал Павла, и они куда-то уехали. Вечером дед сам пришел за мной и повел меня на край села. На штабеле свежесрубленных, остро пахнущих сосновых бревен сидел Павел и улыбался мне. «Вот вам будущий дом, — торжественно объявил дед и повел перед собой картузом. — Тут будет ваша усадьба. Живите, налаживайте свое гнездышко, птенцов выводите».
На следующий день мы принялись за работу. Дед с Павлом рубили сруб, я готовила им тут же на печке-времянке обед, помогала, чем могла: подносила инструмент, мелкие доски, подавала напиться. Дед глядел на мой округлившийся живот, сдерживал: «Не горячись, Надя, поаккуратней». Дом день ото дня рос, я ходила вокруг нашего будущего жилища и боялась поверить моим зимним мечтам: как мне хотелось родить в своем доме, чтобы малыш открыл глазенки и заголосил в нашем родном гнездышке.

И вот настал день, когда дом засверкал стеклами, заскрипела тяжелая дубовая дверь. Павел выложил большую, в четверть избы, печь и затопил ее. Я отошла от дома и стала смотреть на свежую трубу. Дым пошел тоненькой, черной струйкой, на глазах синел, подымался все выше и выше и слился с небом. «Ну что ты, дуреха, плачешь? — ласково спросил подошедший дед. — Подумаешь, дом срубили. Вам тут еще работы…» Но дед и сам был счастлив. Я схватила его руки и стала целовать. «Вот надумала!» — вырвал руки дед, смутился и ушел в дом.
ОТЕЦ: — Надя, как малый ребенок, радовалась нашему дому. Не было на свете счастливей ее человека. Она вычистила стеклышком полы, побелила печь, сшила занавески, развесила по углам пучки насушенных трав и цветов. Осенью мы с дедом поставили крепкий сарай и завели туда нашу лошадку. Дом потребовал много денег. Нужны были хозяйственный инвентарь, посуда, столы, стулья, самовар, еще про себя я задумал купить Наде швейную машину. Дед обучил меня с малолетства хорошим ремеслам: класть печи, шить сапоги, катать валенки, плотничать. Осень и зиму я много подрабатывал. В начале осени Надя родила сына. Малыш был крепкий и здоровый. Но крестить его в церкви Надя отказалась. «Он у нас комсомольцем будет», — сказала она. Бабка прокляла нас и перестала знаться. Дед опечалился такому обороту дел.
Читать дальше