Ночевала она на сеновале. По лесенке взберется наверх сноровисто, как белочка, и шмыг в свое гнездышко. Я спал на дворе — лето жаркое стояло, сухое. Комарье с болота налетало, не давало спать.
Как-то вечером пришел здоровый парень, чуть выше меня, но поуже в плечах. Смурной какой-то, невеселый. Поглядел он на меня исподлобья и стал Мадину звать с собой. На гулянку, должно быть, звал. Она — наотрез. Он удивился, за руку ее взял, в глаза заглядывает. Она вырывает руку и спиной к нему поворачивается. Наблюдаю я за ними тихонько, интересно, думаю. Видать, не ожидал он отказа. Сузил и без того узкие глаза, волком озирается. В меня взглядом уперся, долго смотрел, мне показалось, глаза у него кровью наливаются. Взял я лопату и начал сухой замес на утро готовить. Слышу, кричать они друг на друга начали. Мадина увертывается, он ее за плечи хватает. Нехорошо мне возле них. И смотреть вот так, будто чужая она тебе, не могу, и вмешиваться нельзя — тут свои законы. Пошел я в избу и говорю хозяину: ты бы оградил свою родственницу, ведь силком он ее тащит. Разве это прилично? Хозяин смеется. Мол, скоро они поженятся, какая им разница: сегодня или завтра. Мадина тем временем кричит не на шутку, еле от парня отбивается.
Я к хозяину подступился и в окно показываю: «Ты мужик или не мужик?» Хозяин смутился и мямлит, что парень этот, Хаким, больно сердит бывает и лучше, мол, с ним не связываться. Тогда я кинулся к своему фанерному чемодану и собираться начал. «Куда?» — испугался хозяин. «На кудыкину гору, — отвечаю. — Сейчас я уйду, а ты зиму без печки будешь куковать».
Хозяин с лица сошел, меня за руки схватил. «Не дай пропасть! — кричит. — Барана в придачу дам!» — «Ты лучше своего Хакима за руки хватай, — говорю. — Трус! Твою родственницу на позор тащат, а ты, баба в штанах, сидишь, ухмыляешься».
Подтолкнул я его к двери, а за порог он сам перевалился. «Случай чего, кричи мне, — шепчу ему. — Тогда у меня будет полное основание заступиться за тебя, как за хозяина и благодетеля своего».
Хозяин пошел к Хакиму, Тот уже тащил девчонку со двора, будто добычу какую. Я взялся за лопату и в корыте помешиваю, а сам искоса наблюдаю всех троих. Хозяин доплелся до Хакима и начал умолять его отпустить Мадину. Тот оглянулся на мужичка, будто на пустое место, и опять за свое.
Мужичок мой потоптался, на меня поглядел. Я подбадриваю его, мигаю. Тогда он кинулся к Хакиму, в плечо ему вцепился. Хаким стряхнул его, как щенка надоедливого, и дальше девчонку волокет. На счастье мое, заорал хозяин. Я взял лопату наперевес и побежал к Хакиму. Не ожидал он такого оборота. На меня смотрит, черный весь от бешенства, а губы на глазах моих белеют, будто от мороза. Но девчонку наконец-то выпустил.
Мадина упала в траву, но тут же вскочила, кулачки сжала и на нас смотрит.
Хаким встал ко мне лицом к лицу, шагнул. Я покрепче взял лопату, изготовился. Парень немного дрогнул, глаза чуть прояснились. Быстро нагнулся он и выхватил из-за голенища сапога австрийский штык. Мадина закричала и кинулась ко мне.
— Назад! — заорал я на нее. — Или ты мне руки связать хочешь, погубить?
Хаким как увидел меня оскалившегося, изготовившегося к смертному бою, понял, видно, что на его силу нашлась достойная сила и отпор мой для него будет последним. Заругался он, заматерился, да все по-русски, да все со смаком.
Но… отступает Хаким помаленьку, на лопату мою глядит, как привороженный. Умеет самый злобный человек себя осадить, когда отпор в людях видит.
Остались мы втроем. Хозяин уже не рад ни мне, ни печке будущей. Сильно он боялся Хакима. Постоял возле нас и, расстроенный, в дом ушел. А мы с Мадиной друг на друга глядим. «Надя, — улыбаюсь я. Она молчит и голову опускает. — Не хочешь замуж за Хакима?» Она мотает головой. «А за меня пойдешь?» Она еще ниже опускает голову. Вот и приехали, получается.
Смеркаться стало, она белочкой шмыгнула к себе на сеновал. «Вдруг Хаким к ней нагрянет?» — думаю. Взял лопату и по лесенке полез.
— Назад! — кричит она сверху и над моей головой старым колуном машет. — Погубить меня хочешь?
Я растерялся: то ли шутит девчонка, то ли всерьез моими же словами меня останавливает.
— Назад! — опять кричит и лесенку ногами от стены отталкивает.
Я обиделся и слез.
— Пусть придет ночью Хаким и обженит тебя, — говорю я снизу. — Я защитить тебя хотел.
Она увидела лопату в моих руках и поняла мои добрые намерения. Отбросила колун и улыбнулась.
Примостился я у входа на сеновал, с лопатой и колуном. Мадина легла поодаль, на свой топчан. Оба не спим. Я боюсь уснуть и прозевать Хакима с его австрийским штыком. На всякий случай лесенку наверх затащил. У Мадины свои причины для бессонницы: как дальше жить, не оставит ее в покое Хаким.
Читать дальше