Уткур Хашимов - Дела земные

Она целовала маму и повторяла одно и то же:

— Верила и не верила… — Затем схватила меня, подняла на руки и стала целовать: — Братик мой родной, мой дорогой.

В нос мне ударил запах фиалки. Сильными руками эта незнакомая мне женщина обнимала меня и пристально разглядывала, глаза ее были полны слез. И тут я заметил, что она совсем молодая и чем-то очень похожа на мою сестру, которая осталась дома. Держа меня на одной руке, Башорат-апа наклонилась и подняла с земли сумку.

— Поставь его, — сказала мама, взяв ее за руку. — Он уже не маленький, этой осенью в школу пойдет.

— Как же я отпущу его? — Башорат-апа опять прижала меня к себе. — Как же я отпущу своего братика?! Ведь я с таким трудом нашла его!

Мне стало неловко оттого, что я, считавший себя достаточно взрослым, сижу у кого-то на руках, к тому же мои грязные ботинки пачкали платье.

— Пустите меня!

Но сестра только крепче прижимала меня к своей груди.

— Не пущу. Устал ты, я же вижу.

Сестра Башорат шла быстро, мама едва поспевала за ней, и обе, задыхаясь от волнения, говорили наперебой.

— Гляди-ка, а я и не узнала тебя, доченька. И видела-то тебя всего лишь раз… Давно это было, ты была тогда, кудрявенькой девчушкой.

— Я тоже сперва не узнала… Гляжу — мамочка, глазам своим не поверила.

Дом сестры и в самом деле был неподалеку от моста. Только мы, оказывается, забыли свернуть на еще одну узенькую улочку. А теперь, пройдя по ней, мы очутились в уютном маленьком дворике. Посреди двора рос тутовник. Ягоды еще не созрели, были белыми, с ветки свисала детская люлька. Только здесь сестра опустила меня на землю.

— А вот и твоя сестричка, — сказала она, указывая на люльку. — Можешь называть ее сестричкой, а можешь племянницей, но лучше сестричкой.

Я заглянул в люльку и увидел маленькую девочку в атласном платьице. Я осторожно покачал люльку.

Влажные от слез глаза сестры улыбнулись, и она погладила меня по голове. Потом крикнула в сторону дома:

— Дадаси! Мама пришла!

Тут же дверь застекленной веранды распахнулась настежь, из нее вышел мужчина в наброшенном на плечи шелковом халате.

— Мама моя пришла! — торжественно объявила Башорат.

Мужчина в шелковом халате тепло поздоровался с мамой. Мама поцеловала его в лоб и повернулась ко мне:

— А ты почему не здороваешься с поччо? [47] Поччо — муж сестры.

Поччо поздоровался со мной за руку, словно со взрослым.

— Звать-то тебя как, богатырь? — спросил он с улыбкой.

Мы вошли в комнату с низким потолком. В красном углу висел чей-то портрет в военной форме, а над окном на гвозде — похожий на ляган черный репродуктор, из которого неслась музыка. Рядом с репродуктором — настенные часы с длинной цепочкой. Верх часов напоминал голову кошки. Маятник раскачивался, и в такт ему глаза кошки поглядывали то в одну, то в другую сторону. Я не видел таких часов даже в отцовской комнате.

Сестра быстро расстелила на полу, покрытом стареньким домотканым паласом, курпачу, поставила хонтахту и накрыла ее скатертью. Положила мне в пиалу кусочек леденца и налила чаю. Наверное, оттого, что я весь день провел на ногах, меня клонило в сон, и я не заметил, как уснул. Через некоторое время сестра разбудила меня, ласково дотронувшись до моего лба.

— Вставай, родной, ты ведь проголодался.

Я открыл глаза и увидел на дастархане блюдо с рисовой кашей, посыпанной сверху зеленым луком. Мама, сестра и поччо сидели и оживленно беседовали. По настоянию сестры я съел несколько ложек каши и опять уснул.

А проснувшись, долго не мог понять, где я, лежал, разглядывая потолок. Горела тусклая лампочка, откуда-то доносилось тиканье часов. После того как увидел «кошку», я понял, что нахожусь у сестры Башорат. Я повернулся на бок, кровать скрипнула, и я увидел, что рядом со мной уложили спать малышку в атласном платьице. Чтобы не разбудить ее, я старался не шевелиться. Кто-то тяжело вздохнул, потом послышался женский плач.

— Вы избавили меня от позора, мамочка… — Это был голос Башорат. — Подняли в глазах мужа. Вот уже три года, как мы женаты. И все это время я говорю ему, что есть у меня отец, да не могу пойти к нему, что есть у меня мать, да не могу показать ее. — Башорат всхлипнула. — При жизни мать все время твердила, чтобы я не показывалась на глаза отцу. А после ее смерти я так и не решилась прийти к вам. Если когда-то мои родители не поладили между собой, так я-то в чем виновата?.. Может, мать моя и обижала отца, но я-то почему должна страдать?