Георгий Политыко - Товарищи офицеры

…Вадиму казалось, что он прошел самое трудное в жизни: два училища, а вместе с ними — детство и юность, В неполные двадцать лет из училища выходил отличник, признанный гимнаст и лыжник и не последний плясун курсантского ансамбля. Дорога жизни казалась прямой, как шелковый просвет лейтенантского погона, на котором ничему не пристало быть, кроме новых звездочек.

Письмо от матери, полученное в самый разгар выпускных экзаменов, мало потревожило Климова. До него сначала будто и не дошел смысл короткой строчки: «Хлопочу… чтобы ты оказался ближе к дому…»

Москва была родиной Вадима, но в общей сложности, он прожил в ней четыре года. Он не мог не любить этого города, но его отец был военным и возил семью по всему Союзу. Вадим считал естественным повторить жизнь отца. Может быть, он хотел пройти по его следам, чтобы лучше понять этого человека, которого видел так мало и который погиб, когда сыну было девять лет…

Забытое, унизительное, позорящее память отца имя — «генеральский сынок» — напомнило о себе, едва молодой лейтенант переступил порог родительской квартиры.

Мама хлопотала…

Началось с мягких уговоров и вежливых отказов. Потом послышались жалобы, и упреки, и слезы. Вадим упорствовал. Сестре Майе, пришедшей на помощь матери, он отвечал, не скрывая насмешки:

— Брось, Майка! Я уеду — тебе же лучше будет: квартира твоя, замуж скорее выйдешь.

— Ну, и уезжай, мальчишка! — отвечала сестра.

Майю он и жалел, и недолюбливал. Она всегда была строга к нему, а сама искала в жизни путей полегче. И знакомые у нее были такие, что Вадим, обращаясь к сестре, без особого труда копировал их немудреный жаргон. Кроме всего, Вадим подозревал, что Майя оказывает вредное влияние на маму…

С мамой было труднее.

Из заветного семейного ларца были извлечены реликвии — фронтовые письма генерала Климова; среди пожелтевших, с запахом времени конвертов был и тот, самый дорогой, на котором можно было различить плохо стертую надпись: «Отослать после смерти».

Мать просила о послушании во имя памяти отца. Вадим был уверен, что во имя памяти отца он не должен исполнять материнской просьбы.

Надолго запомнилось утро, когда в квартире ждали полковника Малинина, довоенного друга семьи. Поседевшая, тяжелая, с растерянным и полным надежды лицом, мать суетилась возле стола с таким видом, словно от потертых фарфоровых чашечек, ложечек, рюмочек и графинчика водки зависело счастье ее семьи.

Полковник Михаил Николаевич Малинин приехал в двенадцать, как и обещал. Разговор с ним мало походил на разговор двух мужчин. Вадиму казалось, что рассудительному, отягощенному опытом полковнику он смог противопоставить разве лишь упрямство.

— Значит, не хочешь оставаться в Москве? — спросил полковник. — А почему?

— Потому, что наш выпуск назначен в другие места.

— А если тебя оставят?

— По блату? Не хочу.

— Зачем же — по блату? И в Москве требуются лейтенанты.

— У нас особая специальность…

Полковник усмехнулся.

— Послушай, Вадим, — сказал он, подумав. — Я узнал, куда тебя направляют: это Болотинск, захудалый районный городишко. Текстильная фабрика и лесопильный завод. Женский монастырь. Впрочем, можешь сам заглянуть в Брокгауза — Эфрона…

— Почему в Брокгауза? У мамы есть новая…

— Неважно. Этот городок и сейчас не на всякой карте найдешь.

— Комсомольска когда-то…

— Комсомольска! Ты не перебивай, когда тебе говорит полковник, — шутливо заметил Михаил Николаевич. — В этом Болотинске никакого строительства нет. И не будет. Болота, песок, клюква, торф. И в военном отношении это самый настоящий заурядный тыл. Это даже не граница, не Курилы, не Кушка, не Чукотка — там хоть и скука изрядная, но для вас, лейтенантов, какая-то романтика есть: оч-чень, мол, далеко забрались!.. Если тебя привлекают трудности, то поверь мне, старому служаке, что труднее, чем в столице, службы не найдешь. Между нами будь сказано, служится труднее там, где больше начальства. Тут тебе и министерство, и генштаб, и округ, и корреспонденты всякие, не говоря уже о своем, полковом начальстве, которое в столице тоже в три раза злее. Одним словом, не служба, а удовольствие!.. А парады? Красота! Я, старик, ко всему привык, а и то екнет сердечко, когда идет гвардия…

Мать, довольная красноречием полковника, поспешила внести свою, житейскую лепту:

— Вадик, помнишь Алика Туманского? Он тоже в Москве. А Жора Сайкин академию заканчивает, при академии и останется…