Алексей Дебольский - Когда мы молоды

Что-то важное произошло, понял мальчик.

— Вульгарная деревенская баба! Ее заявление в фабком — это еще куда ни шло, но что она опять выкинула! Представь себе, вчера закатила ему дикую сцену, кричала во всю ивановскую, соседи все прекрасно слышали. А он? Притих как мышь, бормотал, правда, что-то в свое оправдание, но без толку. Наконец, возмутился-таки и ушел, хлопнув дверью. К тебе не приходил? Тогда все понятно — пошел на станцию и напился в буфете.

«И все это приходится слушать!..» Мальчик сразу понял, что речь идет о знакомом матери, Семене Васильевиче Прошине, которого подруги называли между собой Сеней, и о его жене, этого знакомства не одобрявшей. Худощавый, лет тридцати с гаком, с веселыми глазами, сверкавшими любопытством на узком, подвижном лице, Сеня Прошин какое-то время назад демобилизовался из армии, где прослужил несколько лет сверхсрочно по интендантской части. Вернувшись в родное село, он скоро сообразил, что не чувствует призвания к сельскому хозяйству, занятию предков, и перебрался в ближайший рабочий поселок, где сразу же устроился счетоводом. С собой ему пришлось взять и молодую жену: за короткий срок, что провел он дома, родне удалось женить его на одной из деревенских невест. Теперь они жили в старом деревянном бараке с такими тонкими перегородками, что сквозь них проникал каждый шорох.

Работал он вместе с матерью мальчика, так они и познакомились. В один прекрасный день Прошин, помогая матери тащить тяжеленную сумку с картошкой, оказался у них дома. Глянул на гитару, сказал: «О-о!» — и снял ее с гвоздя. Выяснилось, что играет он куда лучше матери и ее подруг, да и репертуар был у него побогаче, и голос звучал приятно. После того как он сыграл и спел несколько песен, мать предложила ему чаю, а когда он собрался домой, пригласила заходить еще. С мальчиком он обошелся как с равным, пожал ему руку на прощание и заговорщицки подмигнул. С тех пор он и в самом деле зачастил к ним, пил чай и играл на гитаре. Когда мальчику это надоедало — песни-то были все одни и те же, — он убегал на улицу, чему мать теперь нисколько не препятствовала. По возвращении мальчика Прошина либо уже не было у них, либо он начинал поспешно прощаться, суетливо сунув мальчику руку, а иной раз обходилось и без этого, и уж больше не подмигивал ему, вообще глядел в сторону. Мать в такие вечера обращалась с мальчиком мягко и снисходительно, на ее лице появлялось рассеянно-мечтательное выражение.

Одним словом, он ничего не имел против Семена Васильевича Прошина. Но вот чего он не выносил, это когда подруги матери принимались вникать в ее личную жизнь. Но приходилось терпеть, коли уж мать сама терпела эти обсуждения.

Приоткрыв глаза, он увидел, что в комнате все трое. Они разговаривали тихо, наверное, думали, что он спит. Он снова закрыл глаза, чтоб они не заметили, что он все слышал, это было бы стыдно.

— Конечно же она ему совершенно не подходит! — заявила Мэм. — Интеллигентный человек — и типичная деревенская баба. Явный мезальянс.

— Ах, девочки, какая разница! Она все равно его не отпустит, — произнесла маленькая Дина своим высоким девичьим голосом.

— Она? — язвительно возразила Ольга Павловна. — Он сам ни за что от нее не уйдет. У ее отца дом полная чаша — корова, свиньи, куры. В наше время это кое-что значит!

— Я слышала, скоро будут раскулачивать мясника Фирсова. Представьте себе, мяса в долг он уже не отпускает, — заметила Мэм.

— Не пойдет он на развод, — стояла на своем Ольга Павловна. — Он что, разве говорил тебе, что собирается развестись?

— Он? Мне? — голос матери звучал неуверенно и жалко.

— А знаешь, что говорит Федотовна, их соседка? Она говорит, от Дуськи он был рад бы уйти, но взять другую с ребенком — не-ет, не такой он дурак.

Это говорила не змеюка Мэм, это сказала Ольга Павловна. Будь это Мэм, он пропустил бы сказанное мимо ушей, не придал бы никакого значения, всем известно, у нее язык без костей, доброго слова но дождешься, вот уж воистину Пиковая дама, ведьма старая. Но Ольга Павловна!

— Тсс! — напомнила Дина. — Вдруг он услышит…

— Мал еще, ничего не понимает, — возразила Ольга Павловна. — Да и спит сном праведника. Ведь спит?

— Не знаю, — откликнулась мать. — Наверно. Я положила ему компресс на голову. Кажется, ему полегчало, и он заснул.

— А как он вообще? — спросила Дина.

— Ах, по сути дела, давно уже должно бы пойти на поправку, а вот никак, — пожаловалась мать.

— Вызови врача, — сказала Дина.