Альберт Усольцев - Светлые поляны

Но и Катерина сдаваться не собиралась:

— Мой Кондрат, дорогой голова, в полной кондиции. И благодарна я судьбе несказанно. Да ведь другие-то безмужние бабы — женщины! Или как ты думаешь, Макар?!

— Ну, ясное дело, женского роду, — растерявшись, согласился председатель, все еще не понимая, куда клонит Катерина.

— А какая, к лешаку, жизнь, коль в доме мужиком не пахнет?! В центр побегут, в Шадрин-городок, там хоть издаля на какого замухрышку можно рассчитывать… Так что, Макарушка, пока не поздно, принимай меры.

— Какие такие меры? — насторожился председатель. — Подскажи, коль не секрет.

— Ставь перед районным начальством вопрос на ребро!

— Да ведь мужики-то на складах не хранятся, по разнарядке их не выпишешь, — отбивался Макар Блин.

— Вербуй. Так, мол, и так, есть для вас, уважаемый, в нашей Черемховке работа красная и лебедь белая, к примеру, там Анисья. Пожалте на смотрины.

— Ну это ты, Катерина, загнула. Такой вопрос психологическо-индивидуальный. И каждый его должен решать самостоятельно в свободное от общественного труда время.

— Когда решать? — переспросила Катерина.

— В свободное от общественного труда время, — повторил председатель.

— Бабы! — вскипела Катерина. — А когда оно было у нас, это свободное время? Я уж не говорю о тех, кто на ферме занят — от скота, как от ребенка малого, не отойдешь. А в полеводческой бригаде что получается? Бабы, а ну слушайте все сюда! Макар, загибай пальцы… Посевная — раз! Только отсеемся — посадка овощей приспела. Посадили — поливка на три ряда. Не успели глазом моргнуть — сенокос. Почти в это же время силос пошел. Это из болотин да хлябей осоку на руках выносить! Забили силосные ямы — картошку пора распахивать, не то вся в ботву уйдет. Отмыкались на картофелище — пожалте, пырей да сурепку в пшенице полоть. А там уж и первая рожь заколосилась. Пока ее уберем, клевера да люцерну на сено смечем, пшеница подходит. В уборошную на току днюешь, в ворохе ночуешь. Едва управились с хлебом — второй хлеб просится в амбар — картошка. А там свеклу дергать, морковь резать, капусту сечь… А после снега новая забота: семенной фонд провеять-выгоить, всю зимушку от веялошного колеса не отпускаешься. А там и весна, опять по новой все понесло-закружилось. Бабы, да ведь так и детей рожать разучишься! Не при мальцах будь сказано, но от работы даже Женкист перестал на кобылу смотреть!

Зал грохнул беззлобным смехом. Макар Блин побагровел:

— Ты, Катерина, вспомни, как в войну робили и не хныкали…

— Помню, Макарушка, помню. Как забудешь. И детишки, худоба наша военная, на всю жизнь эту память пронесут. Но только ты, голова, яйца с курицей-то не сравнивай и не путай. То война была. Кто у тебя тогда просил выходного? Больные да и те стеснялись. А сейчас мирная жизнь идет. Людей без отдышки в постоянной тревоге да хомуте нельзя держать. Сорваться могут, потому как не двужильные и не в сто лет жизнь определена, а с наперсток.

— Ну и что ты предлагаешь? — спросил Макар Блин, окончательно доломав химический карандаш. — Какой параграф?!

— Ты — голова, ты и предлагай, — ответила Катерина. — А я от себя думаю, что выходные, в смысле — отгулы, надо хотя бы для женщин установить не реже раза в месяц. Чтоб хозяйство домашнее в малый порядок привести. И на себя в зеркало без торопу посмотреть… Живые мы или неживые?!

— Твоя, Катерина, правда, — согласился Макар Блин. — Только что же делать, как же быть, где сафьяну раздобыть?! На носу посевная. Поднатужиться придется, но как отсеемся, обещаю от имени правления праздничный день в Смородинном колке… Еще есть конкретизированные предложения?

Любил Макар Блин озадачить односельчан мудреным словечком, хоть и не всегда к месту их употреблял. Вот и сейчас сказал «конкретизированные», чем сразу и навел тишину в «столовке».

— Есть предложение, — поднялась Ефросинья Петровна. — Евлампий Александрович Ставров — единственный в районе кавалер ордена Отечественной войны двух степеней. Давайте составим в облисполком просьбу, чтобы нашей улице присвоили его имя.

— Правильно! — раздались голоса.

— Пиши, чего там.

Но Евлампий смутился и сказал:

— Как же так, земляки? Улица-то в деревне одна-единственная. Может, в будущем большой человек из деревни выйдет, надо погодить. И вообще — я живой. Если ходатайствовать, то надо кого-нибудь из погибших подобрать. А я живой, — повторил Ставров. — Хоть и половиненный, но, как говорит Макар Дмитрич, «конкретизированный».