Альберт Усольцев - Светлые поляны

Шурик даже глаза свои округлил: вот те и возьми эту ленинградку за «рупь с полтиной»: знает, что «хрушкую», крупную то есть, «розу» на глазки режут.

— Или у вас «розы» полнехонька яма? — продолжала строжить Доня.

— Последняя, — ответил Шурик, остужая на ладони дымящуюся половинку.

— А чем садить будете?

— У Сиренчиковых купим.

Шурик вдруг вскочил с земли, встал в позу продавца картофеля и зашепелявил совсем как Марь-Васишна:

— «Дешево-крошево: тва рупли за килограмм!»

Доня и Витька расхохотались — ловко Шурик изобразил эту вечную деревенскую торговку:

— «Подходи, народ, червонцы вперед!» — Щас видел, снова на базар покатилась с бидоном.

— С бидоном? — спросил Витька. — С коричневым?

— Цвет не заметил, только слышал — что-то в нем булькотит, и вместо крышки горло полотенцем завязано.

Витька встал с теплой, прогретой костром земли, минуту постоял, раздумывая, потом резко направился к тальнику, в который бросил крышку. Нашел ее, отмыл от глины. И, подойдя к кострищу, сказал:

— Сиренчиковская.

— Откуль ты взял? — не поверил Шурик.

— С каемкой… Коричневая, с двойной каемкой…

— Мало ли крышек с двойной каемкой, — сказала Доня. — У нас тоже такая…

— А вот это что? — тихо спросил Витька, поднося крышку к самым глазам Дони.

— Царапины какие-то…

— Это я в прошлом месяце обрат от них носил и на крышке иглой отмечал литры, чтобы Марь-Васишна ненароком не надула.

— Теленку? Теленку обрат-то? — спросила Доня.

— Какому теленку, себе!

Витька начал быстро натягивать фуфайку.

— Ты куда, Витя? — спросила Доня, не понимая причины его резкого ответа. И почему он фуфайку натягивает — тоже не понимала. Ведь в костре еще полным-полно печенок.

— В центр, на базар!

Все, от мала до велика, называли главное село района центром. «Еду в центр», — говорили. «В центре вчера ситец продавали». И все было ясно, особенно для ребятишек окрест лежащих деревень. Другого центра для них на земле не существовало, не считая Москвы, конечно. В центре был деревянный двухэтажный дом, в котором размещались разные учреждения. Напротив, на площади, стояла трибуна. Мимо нее по праздникам проходила расцвеченная флагами колонна школьников и рабочих МТС, ремонтного и обозостроительного заводиков. Иногда впереди колонны степенно катили на собственных мотоциклах знатные люди, за ними сосредоточенно крутили педали велосипедисты. В «велосипедную команду» доступ был свободным, только имей чистый, украшенный красными бантиками велосипед.

В центре было все: и спиртозавод, оборудованный в здании церкви, и длинные ряды магазинов, приземистых, с крепкими железными дверями и электролампочками под козырьками, и здание милиции, и кинотеатр, в котором места были пронумерованы и билеты тоже, а кино шло без перерывов между частями, и столовая, около которой всегда было многолюдно и весело, и ларек, в котором торговали мороженым, имевшим цвет и привкус речного песка-ила, и пожарная каланча, строго и презрительно смотрящая на своих низеньких соседей, а главное — деревянные выщербленные тротуары, которым Ажарнов дал меткое название «скрипучий асфальт». Тротуары вели к самому бойкому месту — базару.

И в базарные дни, когда по рассохшемуся настилу беспрерывно шли люди, тротуары пели на разные голоса. Местные жители к этой музыке привыкли и не обращали внимания, а приезжие останавливались, вслушивались и только руками разводили — это ж надо, такой складный оркестр подобрался под ногами.

И весенний базар не был скучным. Огородная и луговая зелень еще не пошла, а потому на лотках белела россыпь вареных яиц, в банках млел варенец, рыжевато-коричневый, с жирной пенкой, на чистых полотенцах лежали скатыши творога, брынзы, желтовато светился в туесках мед, оранжево тлели облитые сахарином лепехи, дразнили сметанным запахом шаньги; даже пресные оляпки казались здесь необыкновенно вкусными. Оляпками прозвали, видимо, за то, что стряпать их было очень просто: ляп-ляп — и в печку! Через минуту-другую вытаскивай.

Вдоль забора шел «машинный» ряд. На расстеленных старых клеенках и газетах торговали всякой всячиной. Тут были шайбочки, гаечки, шурупчики всех сортов и размеров, подержанные велосипеды в сборе и в разборе, шведские ключи, автомобильные свечи, клееные-переклеенные камеры, рубанки, стамески, молотки, паяльники, чайники луженые, чайники дырявые, ведра, лейки, тяпки, самовары, детали к трофейным мотоциклам. Можно было, не выходя с базара, собрать БМВ или «харлей». Рядом, в «мануфактурном» ряду, бойко шла торговля ношеными платьями, брюками, пальтишками, солдатскими яловыми сапогами, офицерскими ремнями, погонами всех достоинств. Сюда можно было прийти рядовым, а уйти полковником. Один дед даже генеральские погоны вынес, за что местным стражем милиционером Печниковым был уведен в отделение. «Генералами» торговать на рынке воспрещалось, как и самогонкой.