Семен Бытовой - Ночью скалы светятся

Олянов только и ждал этого, — с размаху сунул зверю в раскрытую пасть рукав, пропахший мазутом. Тигр от неожиданности припал к земле. Опомнившись, он прижал когтями конец рукава и с отчаянием начал рвать на куски. Острые клыки, вонзившись в старую, слежавшуюся вату, словно запутались в ней, и, пока зверь освобождал их, уходило время. На это и рассчитывал Олянов.

— Рогульки, ребята! — крикнул он и навалился на тигра сзади, изо всех сил стиснув ему обеими руками горло. В тот же миг рогульки вдавили хищника в глубокий снег.

Минуты две-три тигр еще пробовал сопротивляться. Отчаянно бил хвостом, пытался выпростать лапы, но, почувствовав свою полнейшую беспомощность, сник и глухо, жалобно зарычал.

Пока Роман Киселев набрасывал намордник и стягивал его ремешком, Маяка Догдович опутывал тигру правую переднюю лапу вязкой из льняных полотенец. А у Чауны с левой лапой зверя что-то не клеилось. Несколько раз он хватал ее дрожащими руками и не мог удержать.

— Ловчее бери, Чауна Симович. Оттягай в сторону, — советовал Олянов.

Чауна сильно ухватился за тигриную лапу, но слишком низко, у самых выпущенных когтей, и, пока поднимал с земли вязку, тигр дернул лапой, запустив свои когти в правую руку Чауне. Удэгеец, вскрикнув от боли, откатился.

— Ну что же ты, Чауна Симович! — с упреком произнес Олянов.

Димка Канчуга, стоя в стороне и беспрерывно заряжая ружье, не спускал, однако, глаз со старших. Как только Чауна Симович, обливаясь кровью, откатился назад, Димка, успев выстрелить, подскочил к тигру.

— Не надо, бата! — крикнул сыну Маяка.

Но тот, словно не слыша отца, схватил обеими руками лапу тигра как можно выше когтей, рванул ее на себя и, подобрав вязку, три раза, как это делал отец, опутал ее. Только после этого Роман Киселев, изловчившись, быстро схватил веревкой обе задние лапы. Потом вместе с Маякой связали их с передними.

Дело было сделано.

— Ну что ж, лиха беда начало! — сказал Николай Иванович, переведя дух. — Один есть. А за малышом завтра двинемся. Следы свежие. Собаки натасканы, быстро их прихватят.

— Наверно, тигрица далеко малыша уведет? — спросил Димка.

— Возможно и так, — сказал Олянов. — Где за собой поведет его, а где, чтобы следы скрыть, на себе потащит. Она и старшего, что поймали, не оставит. Пока будем нести его по тайге, только гляди да оглядывайся.

— А я стрелять буду, дядя Николай, — выпалил Димка.

— Придется, — улыбнулся Олянов. — На тебя вся надежда.

— Вот только Рекса моего жаль, — грустно вздохнул Димка.

— Что поделаешь, могла и моих стравить, — сказал Роман Киселев.

— Все равно, жаль моего Рекса, — печально повторил Димка, и на его смерзшихся ресницах показались слезы.

— Ладно, бата, — обняв сына за плечи, пробовал его успокоить Маяка Догдович. — Ты в городе живешь, собаки не нужно тебе.

Держа забинтованную руку на весу, подошел Чауна. Он был бледен, молчалив, часто посасывал трубку.

— Как, больно? — спросил Олянов.

— Мало-мало есть...

— А все потому, Чауна Симович, получилось у тебя, что замешкался. — И, посмотрев ему в лицо, спросил: — Испугался, наверно, амбы, да?

— Его сам знаешь, первый раз на куты-мафу ходи, — стал он оправдываться. — Маяка тоже скажет тебе, прежнее время нась брат удэ на куты-мафу сроду не ходи...

Быстро стало смеркаться. Ранние зимние сумерки окутали лес. Киселев с Маякой нарубили впрок соснового лапника для шалаша и для подстилки тигренку, чтобы он не простудился, лежа на снегу. На этот раз костер разожгли большой из сухого, промерзшего хвороста. Пусть горит высоко, с треском, отпугивая тигрицу.

— Вот и вся быль про наших охотников-тигроловов, — заключил Олянов свой рассказ.

— А как же, Николай Иванович, со вторым тигренком?

— С малышом-то проще было. Как мы и предполагали, тигрица кружила с ним в том же районе. Мы — за ней, а она — за нами. Все же на вторые сутки в полдень наши собачки прихватили след. В конце концов мы так загнали котенка, что он совершенно из сил выбился. Попал в бурелом и завяз там, как говорится, с ноготками. Там и взяли его.

— Без Чауны управились?

— А Димка его и на сей раз вполне заменил. — И прибавил ласково: — До дерзости смелый паренек. Настоящий удэге. Вот в ком живет, можно сказать, дух амбы!

— Ну, а Чауна?

— Чауна как Чауна! — сказал Олянов с доброй улыбкой. — На днях в гости ко мне заходил. Жаловался, слабо у них эту зиму с соболем, а деньги нужны. «Ты бы, Оляныць, в город позвонил, может, куты-мафу им надо. Нынче опять на Татиби видел. Его с одним котенком за кабанами ходи. Котенку, думаю, только одна зима будет, совсем, знаешь, бата».