Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

Наконец машина загрохотала по булыжнику мостовой. Мариора, точно очнувшись, взглянула в запыленные стекла кабины. И тут же, скомкав и сжав пальцами подол фартука, качнулась вперед, почти прижалась лицом к стеклу. Неужели это та улица, по которой она два года назад въезжала в город? Тогда здесь кое-где тоже были развалины, но стояли и дома, небольшие белые дома. Теперь всюду лежали только кучи щебня. Лишь акации по-прежнему тянулась вдоль тротуаров, но и у них у многих макушки точно скошены огромной косой.

— Ой… — тихо воскликнула Мариора.

Шофер посмотрел на нее, потом снова глянул на развалины, нахмурился и, с сердцем сказав что-то по-русски, ожесточенно закрутил рулем. Машина, подпрыгивая на выбоинах, огибая воронки от снарядов, что зияли прямо посреди мостовой, пошла быстрее. Только двухэтажное серое здание кинотеатра в конце улицы каким-то чудом осталось невредимым, лишь стекла поблескивали на залитой солнцем панели. Здесь шофер и высадил Мариору. Она поблагодарила его кивком головы и, свернув за угол, растерянно огляделась.

По обе стороны этой улицы на тротуарах густыми цепочками, громко и весело переговариваясь, стояли люди. Но Мариора смотрела мимо них.

В какую сторону ни глянь, всюду черные развалины.

А люди, которые жили здесь? Может быть, многие из них похоронены под этими развалинами?

Теплый ветер поздней весны летел по городу, порывами приносил тяжелый, душный запах гари и нежный, щекочущий — цветов. Цветы? Откуда они здесь? Почему цветы?

Тут только Мариора заметила: люди, что стоят вдоль тротуаров, держат в руках большие букеты. Несколько часов назад все они, вероятно, спасались от огня в подвалах и погребах. Одежда у многих еще помята, выпачкана в саже, в пыли. И все-таки люди выглядят празднично.

Люди движутся по тротуарам одиночками и группами; кажется, что все коротко знакомы между собою, — так оживленно и дружески разговаривают они, останавливаясь друг возле друга.

Поодаль стоят деревенские женщины. Эти принаряжены: на них пышные сборчатые юбки, к кофточкам приколоты красные бантики, как тогда, в первый день освобождения, в сороковом году.

Да, конечно, радость.

И все-таки Мариоре было удивительно видеть в этом изуродованном, выжженном городе, который, кажется, еще не остыл после огня, улыбки на лицах людей, слышать возбужденный говор, смех и возгласы, что, сливаясь, плывут над ними…

Когда Мариора ехала в город, ей казалось — только добраться бы, а там уж она узнает и о Лауре и о партизанах. Но теперь она терялась все больше. Партизан в толпе не было видно. Куда идти?

Раздумывая, Мариора остановилась посреди улицы.

И вдруг лицо ее расцвело счастливой улыбкой. Ей показалось, что недалеко от нее, рядом с деревенскими девушками, остановился Думитру Лаур. Его высокая, чуть сутулая фигура. Крестьянская шляпа, какую он носил всегда в селе, сдвинута чуть набок, а из-под нее упрямо выбиваются седеющее, но все еще кудрявые волосы… Расталкивая людей, которые, не в силах сердиться, посмеивались над нею, Мариора подбежала к Лауру. Остановилась сзади, даже не передохнув, тронула его за рукав. К ней повернулся незнакомый человек, пожилой, усатый. Одна щека у него то и дело подергивалась, но лицо было доброе. Он молча разглядывал Мариору, а она от растерянности не знала, что сказать.

— Обозналась, черноглазая? — наконец добродушно улыбнулся тот. И добавил как старой знакомой: — Хорошо? А погодка-то какая?

— Хорошо, — покорно согласилась Мариора и, опустив голову, медленно пошла по тротуару. Увидеть бы сейчас Андрея, рассказать, что творится в ее душе!

Рядом с Мариорой остановились две женщины с цветами. Похоже было, они ждали чего-то. И верно: сбоку, со стороны небольшой улички, на которой сохранилось несколько домов, нарастал гул.

Скоро оттуда показались танки. Казалось, они двигались прямо на нее — огромные, неприступные, украшенные большими ярко-красными звездами. Оглушительный грохот заполнил улицу. В открытых люках танков во весь рост стояли танкисты в туго перетянутых ремнями комбинезонах. Только они въехали на эту улицу, как со всех сторон к ним полетели цветы, целые охапки сирени, пестрых глазастых полевых цветов…

Пожилой круглолицый танкист с узкими, чуть раскосыми глазами, присев на крышку люка, снял шлем и, вытирая платком лицо, по-молодому озорно подмигнул, казалось, ей, Мариоре. Она ответила радостной, благодарной улыбкой.

Мариора медленно шла вдоль тротуара. Она уже не слышала ни голосов, ни грохота танков. Ее то и дело толкали, какая-то женщина в потрепанном жакете мимоходом погладила ее по плечу, улыбнулась… Мариора шла все быстрей. Как нарочно, партизан не встречалось. Неужели никого из них нет в городе? А куда же пошел Андрей? Да разве найдешь его?