Алексей Мусатов - В колхозной деревне

— Эх, Витя, Витя! — тихо и задумчиво заговорил Митрофан Андреевич. — Всё простишь тебе, Витя!

…Шёл я до квартиры тихо. Уж очень хорош вечер. Да и на душе было спокойно и легко. Проходя мимо какого-то палисадничка, я услышал тихий девичий голос и неустоявшийся, ещё переломный баритончик.

— Уедешь, значит? — спрашивала она.

— Осенью уеду.

— Забудешь, Витя…

— Нет, Настя, никогда тебя не забуду.

Чтобы не быть невольным свидетелем, я тихо отошёл на середину улицы и продолжал путь.

Взявшись за щеколду своей калитки, постоял немного и прислушался к звуку тракторов. Оба ДТ урчали — значит и Костя выехал.

Вот и кончился ещё один день…

Покойной ночи, добрые люди!

На широкой дороге взвихрился серый столбик пыли и, кружась, побежал впереди лошади, как бы ведя её за собой.

«Вот так закружилась, завихрилась моя жизнь», — подумал Остапчук, следя за этим крошечным смерчем.

Ветер подул сбоку, согнал с дороги пыльный столбик, и он погас, рассыпался на озими.

Остапчук дёрнул вожжи. Лошадь мотнула головой.

Данилевский, сидевший рядом, засмеялся.

— Подходящий мотор! — Он покачал головой и сокрушённо вздохнул. — Чтоб у главного агронома не было машины! Вот и работай… А знаешь, припекает.

Остапчук взглянул на весёлое, улыбающееся лицо Данилевского, но ничего не ответил.

— Хорошо тут, — снова вздохнул Данилевский. — Красивые края… Впрочем, я больше степь люблю. Простор!

— Что степь, — откликнулся наконец Остапчук, — ровно, гладко. Не на чем глазу задержаться.

— Это правда, — охотно согласился Данилевский. Видно было, что ему всё нравится — и степь с её ширью, и этот дремлющий пруд в глубокой балке, и лес, поднявшийся на горизонте стеной словно для того, чтобы остановить неудержимый разбег полей. — Хоть неделю подышал свежим воздухом, — раскинув руки, сказал он. — Эх, не повезло мне!..

Остапчук взглянул на него и усмехнулся: с лёгкой душой человек вздыхает! С таким румянцем и вздохнуть можно весело. Он знал, что имеет в виду Данилевский, жалуясь на невезение, но об этом не раз уже говорилось, и Остапчук промолчал. Тем более, что ему-то самому повезло — он дышит свежим воздухом, он видит поле, лес, двойной синей каймой оттеняющий небосвод. В его распоряжении плохонькая лошадка серой масти и двуколка, именуемая здесь бедаркой. Главный агроном Привольненской машинно-тракторной станции может быть доволен своей судьбой.

— Я тебе удивляюсь, — словоохотливо продолжал Данилевский. — Какой-то ты… Погляди вокруг! Ну скажи, положа руку на сердце, ты рад, что сюда попал? Ведь это я подсказал тебе Привольное.

Остапчук повернул своё продолговатое обветренное лицо, посмотрел в глаза Данилевскому глубоким и немного усталым взглядом и сказал:

— Рад.

— Эх ты, — засмеялся Данилевский, и видно было, что ему жаль Остапчука за то, что у того не хватает души постичь окружающую его красоту.

Остапчук не был из тех, кто в сентябрьские дни первыми вызвались ехать на работу в МТС и колхозы. Он колебался, раздумывал и считал, что имеет на это все основания. Всего лишь полтора года назад его вызвали из района в областное управление сельского хозяйства. Секретарь обкома партии говорил ему тогда: надо освежить аппарат, надо укрепить его агрономами, показавшими себя на деле и знающими, как выглядит в натуре предплужник, как пахнет степь весной…

И вот опять его вызвали в обком на совещание агрономов. Теперь речь шла о машинно-тракторных станциях — там главный участок, там всё решается.

Не раз Остапчук всё взвесил, прежде чем сказать себе: еду. Первый, кому он сообщил о своём решении, был Данилевский. Тот улыбнулся и чуть свысока, даже с некоторым оттенком жалости, вот как сейчас, сказал громко, так, что не один Остапчук его услышал:

— Я не ждал, пока меня для этого вызовут в обком. — Дружески похлопав Остапчука по плечу, он уже другим тоном продолжал: — Ну что ж, рад за тебя. Знаешь что? Давай выберем соседние МТС. А? Чудесно! Посоревнуемся, чёрт побери, и через каких-нибудь три года приедем в столицу героями. А что ты думаешь? Если уж ехать, так ехать…

Остапчук уклонился от этой темы. Он сказал, что ему хотелось бы на Полтавщину: он родом оттуда. Они долго спорили у географической карты. Данилевского тянуло в степь — простор!.. Согласились на районе, раскинувшемся в лесостепи, и по сему поводу, возвращаясь домой, даже выпили по стакану вина в тесном подвальчике.