Юрий Мейгеш - Жизнь — минуты, годы...

— Я в буфет не пойду.

— Хорошо.

— Я пойду сейчас домой.

— Хорошо.

Она вышла на железнодорожную насыпь и спустилась к реке, он пошел за нею. Река несла свои бурные воды, затопленные прибрежные кусты верхушками выглядывали из воды, а волны то топили их, то снова поднимали над собою. Старые ивы забрели далеко в реку и теперь шли против течения, шли все быстрее, сбивая высокую пенистую пелену, обхватывавшую их израненные, с бугристыми наростами колени.

— Слышишь, я сейчас пойду домой, я говорю вполне серьезно.

— Хорошо.

Они стояли над рекой и смотрели в изменяющуюся затуманенную ширь, где старые ивы усталыми рыбаками тянули против течения полные неводы, шлепали босыми ногами, то замедляя на секунду, для передышки, свое движение, то снова торопились в путь. А волны налетали — грозные, рокочущие.

Она смотрела на воду, смотрела на идущие против течения деревья, на сбегавшие в реку ручьи, и у нее вдруг закружилась голова. Она вскрикнула и ухватилась рукою за его плечо.

— Уйдем отсюда, — тихо сказал он.

— Я никуда не хочу идти, я буду смотреть, как плывет весь огромный мир. Весь мир — как платформа вагона.

— Ты так можешь упасть в воду.

— А что бы ты делал, если бы это случилось?

— Трудно сказать.

Она удивленно посмотрела на него и резко отвернулась, потом пошла по берегу, ноги в промокших босоножках скользили, идти было трудно. Вскоре она остановилась и повторила вопрос:

— Что бы ты делал, если бы я упала в воду?

— Смотрел бы, как ты в ней барахтаешься.

— Я хочу чего-нибудь выпить. Малинового сока.

— Пойдем в буфет.

— Угостишь меня стаканчиком сока?

— С удовольствием.

— Ты настоящий кавалер, рыцарь.

В буфете у стойки стояла Соня. Ела бутерброд. Она как раз откусила большой кусок, набила полный рот и ничего не могла сказать, лишь показывала пальцем на свои оттопыренные щеки да смеялась одними глазами.

Он взял шоколадный ликер, бутерброды с ветчиной и конфеты. Других закусок не было.

— Помнишь, в павильоне тогда тоже не было закуски, и мы взяли конфеты. У нас все повторяется, не так ли?

— В жизни все повторяется, милая.

— А молодость неповторима, — сказала Соня, успевшая съесть свой бутерброд.

— Она повторяется в наших детях. Угощайтесь конфетами.

— Спасибо, я конфет не ем.

Они сели у окна, выходившего на улицу.

— Соня, вы с нами выпьете?

— Немножко, пожалуй, могу.

— А я выпью полный стакан, — сказала она.

Выпили. Сопя поморщилась и проговорила:

— Горчит!

— Привкус горьковатый, — ответила Калинка. Она мгновенно потянулась к нему, коснулась его губ и сказала: — Сладко, только я хочу не так, а крепко-крепко.

Он наклонился к ней, но она отстранилась:

— Здесь люди.

— Только Соня. Буфетчица на нас не смотрит.

— При мне можете, — улыбаясь, сказала Соня.

— Слышишь? А ты ее испугался.

— Мы знаем друг про дружку очень многое, поэтому и не храним наших тайн, — пояснила Соня. — А я вас видела в сквере, только не узнала. Калинка обрисовала вас совсем не таким.

— Так это вы спрашивали обо мне? Мне говорят: красивая девушка спрашивала.

— Ха-ха-ха, девушка.

— Я бы сгорела со стыда, если бы должна была кого-то спрашивать о тебе.

— Спасибо, Соня, вы и не догадываетесь, как вы осчастливили меня. Пью за вас, пусть и вам всегда улыбается счастье.

— Я сейчас поеду домой, а вы с Калинкой оставайтесь.

— Сонечка! Я действительно могу ненадолго остаться?

Она стремительно обняла Соню и поцеловала. Ветер хлестал по стеклам дождевыми каплями, буфетчица упустила на пол бутылки и, укоризненно глядя на осколки, сказала:

— Тьфу на тебя.

Затем она взяла веник, совок и зазвякала осколками. Вошли двое молодых людей с накинутыми на головы капюшонами. Один из них обратился к буфетчице:

— Здравствуй, Марийка. Разбиваешь помаленьку.

— Разбиваю.

— Это к счастью.

— К какому счастью?

— Ну, хотя бы к такому, что я пришел.

— Такое счастье могло б и за дверью остаться.

Соня закончила бутерброд с ветчиной, носовым платком вытерла руки, уставилась в окно и долго, озабоченно вытирала лицо, пока оно не разрумянилось.

— Ну, так я пойду.

Она подала руку.

— Будь добра, зайди в садик за малышом, я, видимо, не успею.

«Картошечка», — снова мелькнуло у него в голове, и он с чувством благодарности пожал Соне руку. «Моя лучшая подруга».

Счастливые они, не завидуют друг дружке. А старые — скупые в чувствах, едва увидят счастливых — тут же во все колокола звонят. Старая панна Мальва. Не слыхали? Ой, верно, ой, как верно — у теперешней молодежи стыда совсем нет. Противная старуха, когда-то к ней губернатор сватался. Гражданка, пропустите, пожалуйста. Я вам не гражданка, я панна Мальва. Нафталином от нее — за километр, а собачка беленькая, миленькая. Мальва сидит на скамье, а собачка рядом. Дожила: осталась обглоданная кость, это все богатство. Может быть, и Соня тоже так будет завидовать, если останется ей на старости лет лишь обглоданная кость. Гражданочка, возьмите, пожалуйста. Не ест? Что поделаешь, если уже съел свою порцию мяса, отпущенную жизнью. В жизни — как в хозяйстве: сегодня перебрал — завтра недоберешь.