Андрейс Дрипе - Последний барьер

После рапорта полковник здоровается с воспитанниками, желает им вырасти достойными гражданами, затем неторопливо обходит строй.

Завершив обход, гости под звуки марша направляются на спортплощадку, где и надлежит состояться строевому смотру. Там, напротив небольших трибун, уже стоит столик с кубками и почетными грамотами.

Все как надо. Чистота, порядок, дисциплина и осознавшие свою вину и твердо вставшие на путь исправления воспитанники, которые, прогуливаясь среди лозунгов, ждут не дождутся, когда смогут выйти на свободу и заняться честным трудом и учебой.

Но Озолниека ни на миг не покидают мысли о мивувшей бессонной ночи, об Иевине в санчасти, Еруме, который сидит в дисциплинарном изоляторе. «Кто же теперь будет командовать в отделении Киршкална?»

Об этом потолковать не успели.

Покуда гости не спеша занимают места на скамьях трибуны, Киршкалн с этим вопросом сталкивается весьма непосредственно. Из строя отделения неожиданно выходит Зумент и громко, самоуверенно подает команду повернуться, затем, растягивая слова как сержант-сверхсрочник, гаркает:

— Ша-агом арш!

Киршкалн взрывается, от ярости даже теряет голос и, лишь увидев, как его ребята, дружно и ловко выполнив команду, начинают бодро шагать, коротко рявкает:

— Отставить!

Отделение останавливается.

— Кто тебе разрешил командовать? — встав перед Зументом, тихо и строго спрашивает Киршкалн.

— Никто. Я только подумал, так будет лучше. Он, — Зумент кидает презрительный взгляд на заместителя председателя совета, которому Киршкалн утром поручил вести отделение, — все равно не умеет, ничего у него не выйдет. Разрешите мне, и все пойдет как по маслу. Не может же отделение лицом в грязь ударить. — Зумент угодливо и хитро улыбается.

— Встань в строй! — приказывает Киршкалн и так же коротко приказывает заместителю Иевиня выйти и командовать.

Парень неохотно приближается и тихо мямлит;

— У меня правда ничего не выходит. Может, на этот раз лучше Жуку?

— Ах, вот до чего дело уже дошло? — мрачно ворчит Киршкалн, а громко, так, чтобы все слышали, говорит: — Ничего, научишься.

— Но ведь отделение займет плохое место. Когда мне учиться? Командовать надо же прямо сейчас. Калейс и Иевинь умели, а у меня коленки дрожат от страха. И еще полковники эти глядят. Может, кто другой.

— Кто же, по-твоему?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю. Поэтому командовать будешь ты. О Зументе не может быть и речи.

— Провалимся.

— Сказано тебе — будешь командовать!

Воспитанник пожимает плечами и, повернувшись к отделению, неубедительно предлагает:

— Ну тогда шагом марш!

Киршкалн идет следом за ребятами по направлению к спортплощадке и тоже чувствует, что ничего хорошего не будет, что Зумент и в самом деле командовал бы лучше. В какой-то момент у воспитателя даже возникает еретическая мысль: «А может, разрешить?» — но тут же сам понимает, до какой чуши он додумался, и зло начинает его разбирать еще сильней. «Не иначе, как сам черт взялся мне сворачивать мозги набекрень». Какой же он шляпа, что своевременно не подумал о нескольких пригодных кандидатурах в командиры! Полковник придает большое значение строевому смотру. «Но для кого же я работаю, для него или для ребят?» — успокаивает себя Киршкалн и бросает недовольный взгляд на трибуны.

Получилось так, что Озолниек сел ближе к Ветрову.

Колонисты выстраиваются на спортплощадке и ждут результатов жеребьевки, которая определит порядок выхода отделений.

— Как оцениваете нынешнее состояние колонии?

Конечно, я имею в виду не сегодняшний парад, а истинное положение дела, — как-то ни с того ни с сего спрашивает подполковник.

— Почему вы думаете, что то, что вы видите сегодня, не отвечает всамделишному состоянию? — Озолниек улыбается и пристально смотрит на Ветрова.

— Я вас понимаю, — подполковник отвечает тоже с улыбкой, — но, к сожалению, я практик. До сих пор был начальником колонии для взрослых. — И Ветров называет номер места заключения.

— А как вы отвечали начальству, когда там работали?

Они обмениваются понимающими взглядами я смеются, довольные друг другом. После небольшой паузы подполковник задумчиво говорит:

— Да, с подростками работать намного трудней, чем со взрослыми.

— Я придерживаюсь того же мнения. Но многие считают наоборот.

— Да, — соглашается Ветров. — Рассуждают так: взрослые, мол, совершают более тяжкие преступления, и потому они трудней в обращении. Практика этого не подтверждает. Насколько я мог заметить, мышление взрослых заключенных значительно ближе к реальной жизни, они умеют рассуждать более трезво. У меня самые большие трудности бывали тоже с ребятами, которые поступали из колоний для несовершеннолетних. Конечно, бывают исключения, но на то они и исключения.