Вера Дорофеева - Истории без любви

И вот однажды нехотя, сквозь полудрему, он вспомнил о машине, сборочной площадке, и какое-то беспокойство незавершенности, интерес, спрятавшийся в потайной уголок сознания, вдруг пробудились в нем. Василий приподнял голову и осмотрел эту тихую благодать. Все выглядело до безобразия спокойно: и осока на левом низком берегу, и прозрачная вода, сквозь которую были различимы желтоватые песчинки дна, и стайка пескарей, лениво шныряющих в этой воде. И даже трактор, гудевший шмелем на дальнем конце поля, полз лениво по пашне. А за ним так же не спеша оседал пылящий шлейф высохшей земли.

И захотелось сейчас же, сразу, вновь очутиться на площадке, перекинуться шуткой со сборщиками, поспорить с Сахарновым, услышать полную сарказма реплику Кучука-Яценко, а главное — вдохнуть знакомый запах машинного масла, разогретого металла, обгорелой краски. И он понял, что отпуск кончился, хотя по календарю оставалось еще пятнадцать дней. Отпуск кончился, потому что не вернется больше это чувство покоя. И не в радость уже будут и речка, и лужок, и шаги по росе, и парное молоко после вечерней дойки.

Они еще пожили в этом селе. И все чаще Василий ловил на себе вопросительный взгляд жены. Наконец, Надя сказала: «Знаешь, давай-ка сбежим отсюда в город». И он с облегчением пошел укладываться.

За три месяца до того, как «Зарница» пошла на стендовые испытания и рабочие чертежи начали свое путешествие по цехам опытного завода, стало известно: Институт космических исследований в рамках международного научного сотрудничества планирует провести аналогичный советско-французский эксперимент. Для него тоже потребуется мини-ускоритель. Решено было поручить это дело патоновцам. Так, в жизнь лаборатории исследований электромагнитных процессов в источниках питания вошло слово «Аракс».

Когда на совещании в дирекции Шелягин услышал, что им придется делать еще установку для международного эксперимента, он не испытал никакой радости. Даже не обратил внимания на слова академика: «Кое-кому придется попутешествовать во Францию». Слишком захватила тогда «Зарница». Он и так не был нынче на опытном заводе, поехал кто-то другой. А вчера на токарном участке вышла заминка.

И пока они переходили дорогу от главного корпуса к себе, пропуская поток машин, Владимир был замкнут, отдавшись текущим заботам. Вывел его из этого состояния Олег Назаренко:

— Старик, я гляжу, ты невесел. А у тебя впереди Париж! Тулуза! Тебя не радует, что ты, может статься, будешь попирать своими длинными ногами древние плиты Европы?

— А чему радоваться? Призрачной поездке? Когда она еще будет! Да и состоится ли? Ведь установку французы просят почти в пять раз мощнее, а веса дают с гулькин нос. Наплачемся мы с этим «Араксом».

— Ничего! Почти по Генриху IV: Париж стоит «Аракса».

— Генриху было проще. Принял причастие, и все. А тут ломай голову. «Зарницу» еще не спихнули, а уже новое...

— Но работа-то какая! Захватит с головой.

— То-то, что с головой. Знаю я это. На себя ни минуты не останется, как в последние два года.

— Володька! Ты же король малогабаритных источников питания. И Париж, бесспорно, откроет тебе ворота.

В тот же день к вечеру после долгих споров, взаимных насмешек и упреков Шелягин и другие авторы будущего «Аракса» разделили по справедливости вес предполагаемой установки. Всего восемьдесят килограммов досталось группе Владимира. Спор был окончен, начиналась работа...

Отныне жизнь лаборатории пошла как бы в двух слоях. Их мысли, споры, ночные бдения — все, что наполняло жизнь последние два года, уже обретало плоть, воплощаясь в металл. У них была только уверенность, что аппарат должен работать, что принцип, заложенный в нем, верен. Но не было никаких доказательств, поскольку не существовало еще и самого аппарата. А они уже начали разработку новой установки, более мощной. И как-то само собой, еще не родившись, не показав себя, «Зарница» перешла из разряда будущих дел даже не в настоящие, а сразу в прошлые, став всего лишь первым этапом большой и перспективной работы.

Теперь две папки лежали на его рабочем столе. Одна, пухлая, — слева. В ней было собрано все, что относилось к «Зарнице». Вторая, справа, была еще очень худосочной. В ней пока было несколько листков первых набросков схем, общих расчетов. Единственное, что сделал Шелягин сразу, как только закончились стендовые испытания по «Зарнице», — это переложил во вторую папку листок с перечнем предполагаемых причин отказа установки. Кто знает, как развернутся события! Теперь он всегда носил в кармане пиджака два рабочих блокнота. Один быстро заполнялся торопливыми пометками — «Зарница» выходила на финишную прямую. Листки второго в большинстве своем пока что оставались девственно чистыми.