Вера Дорофеева - Истории без любви

Он не помнит содержания горячих споров и неспешных вечерних разговоров, которые вели взрослые, коротая летние вечера. Но уже в те мальчишеские годы он погрузился с головой в замкнутый мир науки и всем своим существом постиг его атмосферу, обычаи, условия и воспринял стремление к неустанному поиску. И то, что его товарищи открывали для себя лишь в двадцатипятилетием возрасте, делая первые шаги на исследовательском поприще, расходуя на это душевные силы, для него, Вали Белогуренко, еще в отрочестве оказалось «пройденным этапом». Наверное, поэтому его жизненный путь был предрешен еще в школьные годы.

Дома отец оборудовал небольшую лабораторию, в которой Валя приобретал столь необходимое для экспериментатора умение «работать руками». И в десятом классе он уже смог поступить на полставки лаборантом в физтех, куда перешел Белогуренко-старший. Отныне он делил свое время между обязательными, но скучными занятиями в школе и неординарной, как казалось ему тогда, работой в институте. И с немалой долей скептицизма и взрослой снисходительности слушал рассказы одноклассников о первых романах, перипетиях на футбольном поле и танцплощадках. Все это были, по его мнению, «болезни роста», на которые не стоило тратить силы, а главное, время. Иногда, чтобы поддержать разговор, он бросал загадочное: «А у нас в лаборатории»... И ребята сразу же замолкали, ожидая продолжения. А он в полной тишине повествовал о том, как вчера один мэнээс зевнул и установка чуть не пошла вразнос. «Представляете, что бы было?» — вопрошал Белогуренко-младший. И все понимающе кивали головами: «Киеву, наверняка, было бы плохо, с атомом шутки плохи, доиграются ученые». Физики в тот момент были загадочны и в моде.

Когда он, не умеющий танцевать, все же появлялся на школьных вечерах, снисходительно поглядывая на пары, плывущие в томном танго, то девочки из соседней женской школы лишь потерянно вздыхали, глядя на эту загадочную личность от «большой науки», беседующую на равных с учителем физики, и потом расспрашивали у провожающих парней о Белогуренко: что делает и с кем из девушек встречается...

Провожающие, как правило, зверели от таких расспросов. Но на следующий день все передавали Вале. Он лишь пожимал плечами и презрительно говорил: «Чепуха». Он был выше этого.

Вряд ли ребята любили его. Но они отдавали Вале должное, поскольку математику и физику тот «сек необычайно».

Белогуренко-младший кончил школу с серебряной медалью и под нажимом отца поступил в Киевский политехнический на отделение физики металлов. И снова он имел перед сверстниками известную фору, поскольку уже был приучен к самостоятельным действиям и решениям, к анализу и постижению научных основ. И здесь его дальнейший путь был ясен...

Хотя он еще учился, о нем уже говорили в студенческом научном обществе, на заседаниях кафедры и даже писали в институтской многотиражке. Исследование Белогуренко по кристаллизации металлов в гравитационном поле, которое затем стало его дипломом, выходило за рамки обычных студенческих работ, было отмечено премией, а статья опубликована в солидном научно-теоретическом журнале.

Это был тот жизненный экспресс, который мчал молодого человека вперед к неведомой, но, бесспорно, большой цели, к еще неясным, но явно великим свершениям... Все было четко, определенно и не оставляло лазейки для сомнений. Его личный, Вали Белогуренко, поезд следовал строго по расписанию...

Экспресс замедлил ход после окончания института, когда Валя поступил в отдел Шефа. Тот предложил ему заняться новыми сплавами на основе тугоплавких металлов — ниобия и молибдена. Это была задача для первооткрывателя, и Валентину уже самому приходилось отсыпать полотно, укладывать шпалы и рельсы для своего поезда. Да и тот перестал быть экспрессом, а как-то незаметно превратился в заурядную маневровую «кукушку», на которой едут в начале пути все молодые научные сотрудники.

Если поиск в любой области науки изобразить графически, то получилась бы нудная кривая, карабкающаяся вверх, с редкими пиками отдельных удач.

Начало научной деятельности Вали Белогуренко совпало по времени с очень суровым для честолюбцев утверждением: «Время одиночек в науке миновало». В патоновском же институте принцип «единоличника» вообще всегда был не в моде. В отличие от сверстников Валя реально посмотрел на вещи и заставил себя на какое-то время распроститься с образом молодого исследователя, совершающего подвиги в науке «а ля супруги Кюри».