Вера Дорофеева - Истории без любви

Он занимался новыми сплавами. Но мало получить новый материал на опытной установке, надо еще досконально знать все его «способности» и полнее выявить «рабочие возможности».

В трудовой книжке Белогуренко записи тех лет мало чем отличались от пометок в документах его сверстников. Младший научный сотрудник, старший инженер, наконец, руководитель группы. От диплома до кандидатской диссертации лег путь в пять с половиной лет. Обычный в Институте электросварки. Заговорили о Белогуренко уже после защиты, которая прошла с блеском, без единого «черного шара». Работа была признана необычной. Даже оппонентами, которыми на той защите были «варяги» из Москвы.

Результаты его диссертации, в соответствии с принципами института, вскоре были переданы в один из прикладных отделов и начали стремительный путь в практику, материализуясь в части атомных реакторов, МГД-генераторов и иные «хитрые штуки». Прочность становилась одним из необходимых качеств в поступательном развитии техники. И Валентин Белогуренко уже твердо считал, что отныне это будет его темой навсегда, в которой он еще удивит мир.

Но, совершая свое восхождение, Белогуренко думал, что поднимается на некую неприступную гору. Шеф считал иначе. И трудное путешествие своего сотрудника оценивал, как методичный подъем на всего лишь довольно крутую возвышенность. Оттуда, как известно, обзор меньший, чем с горной вершины, хотя горизонт и кажется ближе. Шеф не скрывал своих взглядов и достаточно тактично высказал их новому кандидату наук. Но разговора тогда не получилось. Вино успеха — слишком коварный напиток: не только бодрит, но отменно кружит голову. Валентин считал, что его поезд, пусть уже не экспресс, но скорый, движется четко по графику. Есть новые работы, есть выход, результаты, наконец, внедрение...

В исследовательской работе кризисные ситуации случаются часто. Некоторые, боясь измельчить силу главного удара, стремятся, словно бреднем, охватить широкий круг проблем. Но под силу это немногим. И зачастую рыбак не тянет невод, а сам, увлекаемый сетью, выплывает на бурную стремнину, где нет сил выгрести. Проходит время, окружающие лишь констатируют этот факт и в уже прошедшем времени говорят о таком ученом, как о талантливой, но, увы, растратившей себя личности.

Другие, наоборот, избрав одну очень узкую область, уподобляются рыболовам на Москве-реке, которые терпеливо коротают на набережной вечера с удочкой, таская редких окуньков в надежде поймать солидную щуку. Запас знаний таков, что уже пора сменить примитивное удилище хотя бы на спининг. Но они одержимо смотрят на неподвижный поплавок, боясь пропустить миг удачи, медленно, но верно набирают «мелочь» на свою уху и, как правило, упускают главное, хотя считают себя все понимающими рыболовами.

Истинный научный поиск лежит, по-видимому, где-то посредине. Только сочетание широты вопросов с основательной целеустремленностью приносит свои, по-настоящему весомые плоды. Но часто ли молодой ученый сам видит эту золотую середину? И кто может помочь ему разглядеть ее, пройти через искушение первых побед и ожидание призрачных удач?

Два года спустя Шеф вновь завел разговор о перспективах дальнейшей работы Белогуренко. Он говорил, что тот начинает «буксовать», и у Валентина нарастало глухое чувство обиды. В чем-то руководитель был прав. В чем-то. Но это лишь на мгновенье промелькнуло в сознании молодого исследователя и испарилось. А обида осталась. Когда Шеф тактично предложил заняться другой проблемой и заметил, что так будет лучше и для Валентина, и для отдела, Белогуренко резко отпарировал: «Для отдела — да, для меня — нет!» Тогда Шеф подчеркнуто ровным, но очень твердым голосом произнес: «Повторяю, это необходимо для отдела. К тому же отдел — в какой-то мере и вы...»

Официантка уже давно убрала тарелки с остатками вареников. И теперь они тянули напиток под гордым названием: «кофе-гляссе», в котором было много жидкого кофе и почти отсутствовало мороженое. А Белогуренко продолжал:

— Ты знаешь, Женя, сначала я хотел уйти. На одном нашем отделе свет клином не сошелся. В Институте прочности дело для меня нашлось бы. Я уже и заявление написал. Но отец встал на дыбы. Есть у наших предков такое, что нам пока непонятно. Внутри них это. Одним словом, отец отговорил, и я занялся известной тебе жаропрочностью. И практически начал все опять с нуля. А круто класть руль в моем положении, менять курс на сто восемьдесят градусов, бросать то, что уже завоевано... Я не собственник. В науке, вообще, нельзя быть собственником. Но ведь восемь лет работы чего-нибудь да стоят?