Вера Дорофеева - Истории без любви

В сущности, Александр Бек привел этот эпизод в романе как иллюстрацию парадоксов, которыми так богата жизнь любого исследователя. Мне, например, не помню уж кто, рассказывал, что в президиуме Академии наук СССР до сих пор существует папка, в которую еще с дореволюционных времен складываются все проекты вечного двигателя, поступающие от изобретателей непременно в столь почетное учреждение. Причем, папка эта пополняется и по сей день...

Многие из нас читали тогда роман Александра Бека. Но только Борис Евгеньевич обратил внимание на эпизод, который я пересказал, и ввел в наш обиход само понятие «свинтопрульные идеи», то есть нереальные, фантастические, но... содержащие все же зерно истины.

Может быть, мы кое-чего и добились в новой тогда для нас области — создании новых материалов — именно потому, что Патон требовал от нас постоянно не только рабочих, но и «свинтопрульных» идей, нестандартных позиций в поиске.

Например? Вы знаете что-нибудь о таких способностях человеческой кожи, как самозалечивание и выпотевание? Чисто биологические свойства. А мы эти принципы пытаемся перенести в металлургию и создать самозалечивающиеся покрытия для металлов. Или тяжелый хлебный колос и тоненький стебелек, который держит огромную тяжесть зерна, не ломается ни при каком ветре. И заметьте, ниточка стебля не жесткая, а саморегулирующаяся система. Саморегулирующаяся! А если по этому принципу создать новый материал? Тогда можно будет построить многое, но только Останкинскую телебашню.

Вот какой путь прошла наша лаборатория ренгеноструктурного анализа до отдела новых материалов.

Пока это воплощается в такие будничные вещи, как резец для токарного станка. Например, стойкость победитового резца повысилась в восемь раз за счет применения композиционных материалов. А мы думаем увеличить его износостойкость в двадцать раз. Или сердечные клапаны из сверхчистого металла для клиники Амосова. Собственно, сейчас мы занимаемся тем, что создаем сплавы, которых нет в природе. Это уже не «свинтопрульные идеи». Но в поиске мы всегда руководствуемся требованиями Патона — сочетать простейшие современные и сумасшедшие задачи.

Правда, делать это трудно. Не всегда «свинтопрульная идея» материализуется, становится реальностью, сразу находит поддержку и широкую помощь. Иногда проходят месяцы борьбы, прежде чем новая идея получит права гражданства. И сколько это забирает душевных сил...

Шеф слушал рассказ Дейнеко и думал о том, что двадцать лет назад все было проще, наверное, потому что наука была доступнее тем, от кого зависела судьба дела, — администраторам. За эти годы сменилось целое поколение ученых, теперь подрастает новое, более знающее, умеющее многое, ищущее и... более ранимое в этом усложнившемся мире не только знаний, но и служебных взаимоотношений. Еще лет десять назад подобный разговор был бы просто невозможен, а нынче он состоялся. Почему?

И почему эта беседа там, в другом институте, так ранила Евгения, который уверен, что работа его нужна, просто необходима, хотя путь к ее реализации долгий и трудный? Откуда такая нестойкость в борьбе?

А может быть, в чем-то виноват он сам, Шеф, и его поколение? Они научили этих ребят работать, искать, рваться к цели, дневать и ночевать в лаборатории, добиваться результатов. Они твердили им, что это главное. Но они же забыли, что любое дело надо уметь отстаивать. И вот результат. Шеф слышит, как Евгений, заканчивая рассказ, произносит: «Примиритесь с мыслью, что один из ваших учеников — неудачник...»

Тяжелая тишина повисла в кабинете. Шеф вышел из-за стола, подошел к кульману, усилил одну линию на кальке чертежа и повернулся к Евгению.

— Если вы хотите считать себя неудачником, то, пожалуйста, возражений нет. А что, собственно, случилось? Одно, не очень компетентное лицо не удосужилось прочесть отзыв о вашей работе. Так лицо-то в единственном числе! К тому же не специалист, только делает вид, а проще говоря, чиновник.

А вы читали, Женя, роман Алексея Толстого «Петр Первый»?.. Ну, читали... И что же вынесли главное из этого чтения? Личность Петра, Алексашки, купчины Бровкина?.. Я так и думал. А между тем есть в этой книге один прелюбопытный эпизод... Я вам напомню. В Москву с Дона приезжает, по всей вероятности, атаман готовящегося восстания казаков, чтобы закупить свинец и порох. Сделать это трудно: все огневое зелье идет через казну. Посадские люди устраивают этому атаману встречу в трактире с подьячим в буром немецком кафтане с медными пуговицами и разбитых валенках. Вы помните, с чего начался тот деловой разговор? Подьячий, не спрашивая о деле, «мятым» голосом потребовал блинов с тешкой. Этот ловкий подьячий потом по всей двухсотлетней истории российской прошел. Только менял кафтан на сюртук да стоптанные валенки на штиблеты. Думаете, он после семнадцатого года исчез? Как бы не так! Он ведь не дурак, этот подьячий. И толстовку носил да пустые бумаги в парусиновом портфеле таскал, и френч полувоенного образца с суконной фуражкой. Он и сегодня нет-нет да вылезет. Только блинов с тешкой нынче нагло не просит. Потому как неприлично. Да и к пороху и прочему огневому зелью его не подпускают теперь. Но к науке все же иногда удается примазаться. У нас наукой заниматься почетно, вот он и старается. И где можно, свой нрав показывает и слова громкие говорит о «чистоте дела». Вот так- то, Женя. А вы теряетесь, вам почему-то отказывает дар речи.