Николай Кузаков - Рябиновая ночь

— Может, она к родителям поехала, в гости.

— Нет, совсем. Все вещи и мебель в контейнера погрузила. И все тебя обвиняют.

— Пусть обвиняют…

— А еще говорят, Катя на вас в райком нажаловалась. Алексея Петровича вызывали, хотят с председателей снять.

— Не мели чушь-то.

— Я же не сама выдумала, в деревне так болтают.

Анна завела комбайн и выехала в поле. Безоблачное небо сияло голубизной, голубели и дали. Над полями поднималось золотистое марево, крупные колосья с дарами земли и солнца стояли неподвижно, точно боялись обронить зерна. Охотясь на сусликов, низко летали орлы-курганники. Тихо перекликались перепелки. Земля радовалась, что вновь она одарила мир добрым урожаем.

А у Анны тревога на части рвала душу. И надо же было уродиться такой: куда ни ступит, а горе уж тут как тут, черной тенью. У самой ни росинки радости и для людей ничего не припасла. Анна не любила Катю, порой зла ей желала. В степи дорог много, а у них одна, и Анна не представляла, как они разойдутся и разойдутся ли?

И вот Катя уехала. У Анны в душе капельки жалости к ней не нашлось, не было и радости. Будто это не касалось ее. Да и в самом деле не касалось. Анна уже жила в стенах института и не было возле нее ни Алексея, ни Кати, ни Ванюшки. Душа не хотела о них слышать.

Вспомнила об Алексее. Хотят с председателей снять. Только сейчас, под гул комбайна, до нее полностью дошел смысл слов Даримы. Испугалась. «Что же я наделала-то?» Анна представила Алексея стоящим посредине большого зала. За столами чужие люди. Попеременке они задают вопросы: «Расскажите-ка, товарищ Отрогов, как вы встречались с Анной в сосновом бору, в рябиновую ночь». — «Интересно узнать, чем же вам не угодила жена? На нее любо-дорого посмотреть». — «Дочь свою променяли на любовницу…»

У Анны темно становилось в глазах. «Завтра же уеду. И тогда уж никто не посмеет упрекнуть Алешу».

Работа не ладилась: на первом же загоне подборщик врезался в пласт и нож порвало. Заменила нож, мотор забарахлил: не тянет. Так вот и мучилась до ночи.

Когда закончили работу, не поехала на полевой стан, на обочине поля заглушила мотор и опустилась на траву. В чистом небе ярко желтела луна. Смиренно стояли бледные горы. В протоке Онона тревожно кричали журавли. У Анны было единственное желание упасть в траву и забыть все. Но упасть было нельзя: на полевом стане потеряют ее, а потом разговоров не оберешься.

У Белого камня из ложбины вынырнула какая-то машина, Она поравнялась с Анной, круто развернулась и подъехала. Из машины вышел Алексей.

— Что у тебя? Комбайн сломался? — спросил он.

— Да нет. Что-то устала.

Алексей опустился рядом с Анной.

— Это правда, что Катя уехала?

— Правда.

— Говорят, тебя снимают с председателей?

— Может быть, но я не знаю.

— А я, Алеша, тоже уезжаю. Перевелась на очное отделение, вызов пришел.

— Может, повременишь немного.

— А чего ждать-то? Все у нас с тобой отгорело вместе с рябиновыми ночами. Теплое слово на язык не идет.

— Не хочу врать, Аннушка, постыло на душе, ничто не радует. И все-таки об одном прошу, не торопись с отъездом…

Примета Маруфа Игнатьевича оказалась верной: через день с утра из-за Онона со стороны Монголии поползли тучи. Налетел сырой ветер, он рвал с прибрежных кустов пожелтевшие листья, поднимал их высоко в небо, затем бросал в Онон, вихрем метался по полям, спутывал хлеба, стлал их к земле, врывался в пади, раскрывал зароды и шумел на озерах камышами. К вечеру небо почернело и пошел холодный дождь.

Комбайнеры уехали в село. На полевом стане остались прикомандированные шоферы да тетушка Долгор (Груню она отпустила). Такая уж поварская должность: будь хоть один человек, кормить его надо. Шоферы поужинали и теперь занимались кто чем: одни в красном уголке смотрели телевизор, заядлые охотники облачились в непромокаемые плащи и ушли на ближайшие озера, рыбаки со спиннингами отправились попытать счастье в устье Урюмки. Только тетушка Долгор не могла найти себе дела. Она привыкла до полуночи топтаться на кухне. А сегодня шоферов накормила рано, походила по дому и вышла на крыльцо посмотреть, не светятся ли где-нибудь огни приближающегося комбайна или не послышится ли где усталый гул запоздалой автомашины.

Но в степи не было ни звука, ни огонька. Комбайны и автомашины стояли в один ряд возле поля. В сером сумраке шуршал дождь. Тетушка Долгор вернулась в домик. «Где сейчас Дашибал со своим табуном? Говорила, чтобы взял теплое белье, не послушал. Да и до каких пор будет мотаться по степи? Надо написать сыновьям и дочерям. Пусть приедут и потолкуют с ним. Может, их послушает».