Николай Кузаков - Рябиновая ночь

— Ты уж обиды на него не таи.

— О какой ты обиде толкуешь? Придет время, мы его еще орденами награждать будем. А вот Арсалану и Ивану Ивановичу я всыплю, чтобы до конца жизни царапали одно место.

— Может, не надо, Петрович, Петруша подвел их.

— Они его подвели. А ты Петра учить-то думаешь дальше?

— Никак не хочет. На этих тракторах и комбайнах спать готов.

— Ладно, я сам с ним поговорю. Как дела у тебя на ферме?

— Пока все добром. Но травы начинают подсыхать. Если бы разрешили коров силосом подкармливать.

— Силос зимой пригодится. Надо пастьбу на лугах по отаве организовать. Только чтобы сено не травить.

— Двум пастухам не управиться.

— Человека два-три я вам на это время найду.

— За это спасибо.

Алексей поехал на ток, проверил, как идет засыпка семян и сдача зерна государству, а затем отправился в первое звено к Игнату. У него что-то не ладилось с уборкой. Приехал он в обеденный перерыв. Игнат был не в столовой, а у комбайна, стоящего на отшибе.

— Что у вас опять стряслось? — спросил Алексей.

— Да вот полетела коробка передач, — мрачно ответил Игнат. — Да это какая-то напасть: что ни день, то и поломка.

— В чем же дело? Отремонтировали технику плохо?

— Да нет. Ко мне три комбайна из шестого звена попали, прошлые годы у нас было такое звено. Работали там парни из училища. На ту пору звеньевой в больницу лег на операцию. Досмотреть за ними и подучить некому было. Понаделали парни на полях одни борозды. Комбайны-то на тех бороздах и разбили.

— Как же они валки из борозд доставали?

— Что им доставать, половину оставили. Чабаны радехоньки были, всю зиму на этом хлебе пасли овец.

— Летучку вызвали?

— Она в четвертом звене.

— Я к вам сейчас пришлю Ивана Ивановича.

— Ты, Петрович, лучше мне Арсалана пришли.

— Это почему? — удивился Алексей.

— Арсалан пока не наладит, от комбайна не уйдет. А у Ивана Ивановича и раньше-то большого радения к работе не было. У меня душа не выносит, когда вижу, что человек без охоты за дело берется.

— Ладно, пришлю Арсалана. Пойдем посмотрим хлеб.

Алексей с Игнатом прошли к полю. Пшеница стояла редкая, невысокая. Местами виднелись плешины, точно черные заплаты.

— Видишь, что наделали весной вихри. Вместе с землей и зерно унесли, — вздохнул Игнат.

— А у Огневой видели какие хлеба?

— Сегодня утром заезжал на овсы. На те поля и навоз не вносили. Еще сеяли по стерне. Думали, ты, паря, чудишь, переучился.

— А теперь-то что думаете?

— А что думать. Жена мне вчера говорит: «А что, Игнат, может, мне вместо тебя звеньевой пойти. Оно у баб-то лучше получается». Не ожидал я от тебя подвоха.

— Ничего, злей будете.

— Нынче осень-то я своим парням прохлаждения не дам. Сразу же после уборки начнем вносить удобрение навозовносителем под овсы и ячмень. На будущий год поглядим, у кого лучше-то получится.

— Новый трактор К-700 пришел. Вашему звену выделим.

— За это спасибо.

— Ну а с уборкой поторапливайтесь.

— Да и так мы почти по всей ночи в поле.

— Бывай здоров. Мне еще надо во второе звено завернуть.

В хлопотах Алексей не заметил, как прошел день. Надо было ехать домой. Нет, сегодня Алексей не боялся разговора с Катей. Та невидимая ниточка, которая до сих пор связывала их, оборвалась. И все-таки тяжело было ехать домой, точно его ждали там не живые люди, а покойник.

Катя утром отвела Иринку в садик и продолжала укладывать вещи. Она знала, что Алексея вызывали в райком и он ночевал у Батомунко на стоянке (ей еще вчера позвонил Арсалан), и Катя поджидала его с минуты на минуту. На душе у нее было гадко. Это проклятое письмо. И надо же было его написать.

Катя долго мучилась. Наконец не вытерпела и позвонила в райком. И когда узнала, что письмо у Аюши Базароновича, обрадовалась, не надо ехать в Зареченск, забрала у него письмо, положила на стол Алексея.

День тянулся долго. Катя при каждом звуке холодела, но Алексей не приезжал. Привела Иринку из садика, потом уложила спать, а его все не было. Катя, не зажигая огня, села в кресло и не заметила, как задремала. И во сне увидела Алексея.

— Ты куда это собралась?

— Уезжаю, Алеша. Не любишь ты меня. Помнишь первую ночь после свадьбы, когда ты из леса пришел, не заметил, как меня Анной назвал. Тогда по молодости я еще не придала значения. А когда увидела Анну, все поняла: только ее любишь, и если даже Анна умрет, одну ее любить будешь.

— Катюша, милая, все это ты придумала. Нет никакой Анны. И ты никуда не поедешь.