Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Чистая сверкающая вода бьет из-под земли и течет себе, течет без всякой пользы…

Вода вселила надежду в отчаявшихся обитателей пещеры. Но на площадке перед пещерами лежали непохороненные убитые, и даже ребята со скалы не могли, не зажимая носа, заглядывать вниз.

— Тут и говорить нечего, мертвых надо похоронить… — заявил Гуа.

Тутар зажмурил опухшие веки, словно смрад жег ему глаза.

— Вот еще! — взмахнул руками Вахо. — Не наша это забота!

— Помолчи! — прикрикнул на него Тутар. — Что ты понимаешь?

— А то и понимаю, что не желаю я оплакивать их мертвых. От живых спасенья нет, а подохнут — и того хуже.

— Замолчи!

— Не замолчу. Воды им дали, теперь мертвых хороните!

— Мертвые не их, и не наши. Мертвые принадлежат земле.

— Ладно, мудрец. Только не реви…

— Укороти язык, Вахо!

— А, делайте, что хотите! — пошел на попятный Вахо. — Я возьму и вернусь домой. А вы воруйте в деревне хлеб и носите им сюда, и воду из родника таскайте… У вас бороды до колен отрастут, а фрицы будут жить-поживать припеваючи.

До полудня Вахо отговаривал товарищей. После полудня Тутар все же разрешил немцам похоронить мертвых.

Убитых похоронили в большой яме на отлогой поляне недалеко от родника.

Но ничего не изменилось, разве что дышать стало легче.

Ганс Штуте видел, что принесенная им вода ни в чем не разубедила обитателей большой пещеры; напротив — они уверились, что капрал продал их за два котелка воды, и возненавидели больше, чем врагов. Кто убедит их, что Штуте спустился на родник, не уговариваясь заранее?..

А ведь не завтра, так послезавтра жажда пробудится с новой силой. Нет, Ганс не станет тянуть до тех пор. Клаус, похоже, и до завтра не доживет. Ганс испросит разрешения похоронить друга. Потом дождется безлунной ночи, свяжет пленниц по рукам и ногам, заткнет им рты, чтобы не выдали, и поведет своих. Удастся выбраться, так вместе с ними, а нет — вместе погибнут, и хоть тогда они поверят, что Ганс Штуте не предатель.

Капрал давно уже задумал побег, но сперва обер-лейтенант распоряжался всем, потом Баумана ранили. Пока Клаус жив, Ганс не покинет его. Страшно умирать в одиночестве. В юноше, кроме жизни, теплится еще вера в человека, если его бросят здесь, он умрет раньше, чем остановится его сердце.

То, что Штуте не предатель, еще можно доказать. Клаусу трудно будет жить без друга. Но еще страшнее умереть в одиночестве.

Это поняла и пленница. Как только вода появилась, она напоила раненого, а ведь она ненавидит его: в конце концов, это он взял ее в плен… Но в него выстрелили, он при смерти, так что они в расчете. И теперь раненый, беспомощный, юноша хочет надеяться на жалость и снисхождение.

Подул ветер и занес в маленькую пещеру капли дождя. Брезент, закрывавший пещеру, прошили длинные темные штрихи. Их становилось все больше, и скоро они слились в сплошное темное пятно. В горах прогрохотало.

Раненый раскрыл глаза.

— Стреляют?

— Не бойся.

— Боюсь… — сказал Клаус в упор глядя на Ганса.

«За меня боится…» — с болью подумал Ганс.

Бауман повернул голову к пленницам.

«И за них боится… Он сейчас ближе всех к смерти и лучше знает, что это такое…»

— Гроза, — объяснила Гуца.

— Знаю, — ответил Клаус с улыбкой, как бы говорящей: «гром от выстрела я пока что отличаю».

— Знаю, — повторил он строже и нахмурил брови.

Гансу не понравилась его улыбка и его самолюбие.

«Перед смертью человеческие права потребовал»…

— В чем дело, Ганс? Война кончилась, или я просто не слышу выстрелов? Наши отступили?

— Наверное.

— Ты должен вернуться в Германию, Ганс.

— Да, — глухо отозвался Ганс. Он не сказал: «И ты тоже вернешься», — все равно Клаус не поверил бы ему. — Я знаю, что ты хочешь сказать…

— Не знаешь. Ты должен вернуться…

— Я вернусь.

Клаус опять улыбнулся.

— Ты этого не знаешь, Ганс.

«Он умрет, — подумал Ганс, глядя на строгое и ясное лицо Клауса, — он умрет».

— Я хотел сказать, вернусь, если сумею.

— Ты должен постараться. Очень постараться.

Ганс хотел запретить Клаусу говорить, но это было его последнее желание, надо было слушать. Терпеть и слушать.

— Постараюсь.

— Ради нас обоих.

— Я постараюсь, Клаус… ладно, будет тебе…

— Нет, послушай…

— Клаус…

— Послушай, или я опять укушу тебя…

— Ну, ладно, слушаю…

— До окончания войны моя мама будет надеяться…

— Она может надеяться всю жизнь.