Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

«Мы должны проехать по ней…»

— Господи, неужели нельзя быстрее!

Сворачивала машина, визжали колеса, свистел ветер; стоило впереди появиться попутной, как они тут же настигали ее и обгоняли, и при этом белой веревки можно было коснуться рукой. Кто-то упрямо раскачивал ее, кому-то очень нравилось это развлечение, и он подкидывал веревку к самым колесам, но не хотел, чтобы машина порвала ее, и одергивал в последнее мгновение.

Мака наклонилась к Джумберу, положила голову ему на плечо.

— Быстрее, милый! Быстрее!

Тхавадзе оглянулся, и тут же что-то стукнуло сзади, машина замедлила ход, белая веревка изорвалась на звенья, все мельче, мельче. Машина стала.

— Что случилось?

— Погоди.

— Ну, что там?

— Ударился об столб.

— Не сможем так быстро?

— Посмотрим… Ты все-таки хочешь быстро?

— Да… — «Почему он так смотрит». — Я спешу, Джумбер!

Машина поехала.

«Он хочет что-то сказать. Только не сейчас. Господи, только не сейчас! Не могу я сейчас ни о чем говорить…»

— Мака, — сказал Тхавадзе, и белая веревка опять изорвалась на звенья.

— Быстрее! — взвизгнула Мака.

— Если б я был один, я бы поехал, как ты хочешь.

— Что ты сказал? Я не поняла, что ты сказал.

— Я должен поговорить с тобой, Мака!

— Езжай и говори… Не останавливайся.

— Нет, — он повысил голос. — Нет! — крикнул он.

— Он на меня кричит? — дотрагиваясь до груди, вслух спросила Мака.

— Нет! — крикнул опять Тхавадзе. — Меня поджидает опасность. Она где-то здесь, я ей кричу — нет!

Мимо одна за другой промчались две встречные машины.

— Здесь не место разговаривать — посреди дороги. В другой раз. Если хочешь, завтра же! А сейчас быстрее!

— Завтра будет поздно.

— Тогда сегодня. Вечером.

— Нет, совсем скоро будет поздно… — Машина еще больше замедлила ход, потом вдруг свернула, проскочила между столбов и на краю отвесного обрыва, по узкой дорожке покатилась вниз. Внизу раскинулся берег реки.

«Опять он не слушается меня… Опять…»

Мака потянулась к дверце, открыла, но тут же почувствовала сильную руку, которая оттащила ее назад. Машина резко остановилась.

«Зачем я открыла дверь? Я бы выбросилась, если б он не схватил меня? Что ему стоило… Мне так хочется знать, бросилась бы я туда или нет?»

Джумбер смотрел вниз, на узкую дорогу. Снизу, подвывая от натуги, полз большой нагруженный самосвал.

Тхавадзе попробовал подать назад, но на размокшем от дождя спуске машина забуксовала и вильнула хвостом.

Снизу медленно наползала махина самосвала…

Тхавадзе рукой показал шоферу: вернись, здесь не разъедемся. Но тому, с верхом насыпанному щебнем, жаль было с трудом преодоленной опасной дороги, и он не остановился, пока не подъехал на несколько шагов. С шофером в кабине сидели рабочие, и он чувствовал свое преимущество:

— Что же ты спешил, если машина назад не тянет? Пропустил бы нас. Никуда эта девка не денется!

— Давай назад! — крикнул Тхавадзе. Он все еще сжимал локоть Маки.

Шофер высунул голову из кабины, и у Маки ужасно задрожала, запрыгала нижняя губа.

Авксентий, двоюродный брат Гено — Авксентий стоял перед ней. Стоял и, оцепенев, смотрел на такое знакомое и любимое лицо невестки.

«Что, если сейчас засмеяться? Опять меня тошнит… Челюсть, кажется, совсем отвалилась. На этой машине оступился мой Гоча, чуть не разбился, маленький… Надо было сказать Авксентию, чтоб он не ставил ее во дворе…»

Тхавадзе увидел глаза шофера, устремленные на Маку, и кровь бросилась ему в голову. Он отпустил Маку, с силой потянул тормоз и распахнул дверь.

Самосвал оглушительно взвыл, встал на дыбы, шофер шагнул на ступеньку, открыл кузов, мокрая речная галька с хрястом осыпалась назад. Пока подбежал Тхавадзе, Авксентий наклонился и вытащил из кабины толстую витую монтировку, но поднять ее не успел.

Светло-коричневая «Победа» покатилась, свернула к обрыву, проехала у ног Тхавадзе и освободила дорогу.

При падении правая сторона ударилась об камень, машина перевернулась, и Мака увидела, как горы упали вниз, и сразу открылось небо, чистое сверкающее небо… У нее уже не дрожала губа, и душа очистилась, и она чувствовала удивительную легкость, словно летела вверх, а не вниз; только сердце, привязанное к чему-то, осталось там, откуда она взлетела, и не последовало за ней. Сердце осталось внизу, но мучительная мысль, не покидавшая ее все время, мучительная мысль, что она тяжела земле, не терзала ее более.

1966 г.