На том и порешили.
И вот они уже молча прохаживаются — она о своем о чем-то думает, он — тоже.
Недолго они вместе, а кажется, обговорили кучу малу.
День жаркий, люди прячутся в тенечек, а им хоть бы что, будто солнце на них не действует.
— Может, искупаемся? — вдруг предлагает Коля.
— Купаться? Ну, что ты! — возражает Зинуля. Во-первых, она без купальника, во-вторых, уже и вода холодная — осень ведь, а в третьих, как это она при Коле будет ходить обнаженной — не-а, никак нельзя, стыдно! Только узнали друг друга — и на тебе! Э-э, не-а, ни за что!
Коля идет, опять молчит.
— А у меня Ваня есть, — ни с того ни с сего вдруг вырывается у Зинули.
— Ваня? Какой Ваня? — приостанавливается Коля.
— Обыкновенный парень. Он из села нашего, управляющим там работает. Он в тюрьме сидел ни за что, вернулся — его в бригадиры сразу, затем управляющим поставили.
Коля потряс головой: бррр! Помолчал немного, как бы соображая, что к чему, затем заговорил:
— Зин, ты меня с толку сбила.
Зинуля засмеялась:
— Правда?
— Правда.
— А чем я тебя сбила?
— Сообщением своим.
— Ты о Ване, что ли?
— И о Ване тоже.
Зинуля на мгновение задумалась.
— Не следовало мне говорить, да?
Коля выдержал паузу.
— Почему же, следовало.
— А чего ты говоришь тогда: будто я сбила тебя?
Коля усмехнулся.
— Знаешь что, Зин, давай о чем-нибудь другом, хорошо? — предложил он.
Зинуля посмотрела на него вопросительно:
— О Ване моем не желаешь говорить? Он хороший, он славный.
Желваки заметно заиграли на щеках у Коли. Но он, по-видимому, взял себя в руки, спортсмен как-никак.
— Ладно, — сдался он, — давай о твоем Ване, коль так.
Но тут уже заупрямилась Зинуля, она заметила, с каким нежеланием на то пошел Коля. Нет, о Ване они сейчас говорить не будут. Вот дура набитая, ругнула себя тут же Зинуля, дернула ее за язык нечистая! Да, не следовало ей упоминать при Коле о Ване, не следовало. Как же она не сообразила — деревня она и остается деревней, ни туда, ни назад. Сюда бы, конечно, Валентину Григорьевну, эта бы с Колей в момент общий язык нашла, эта бы о своих ухажерах не распространялась, в том нет сомнения.
На этом их встреча, между прочим, и закончилась.
И расходились они, не договариваясь, будет у них еще очередная или нет. Просто друг другу руки подали и разошлись.
Расстроилась после того Зинуля? Ничуть. Девочки, конечно, когда она вернулась в общежитие, прилипли к ней: ну как, все в порядке? интересно было? кто он, что за парень? работает кем и где? Вопросов, одним словом, куча. Зинуля спокойно ответила на все, об одном не упомянула — что Коля печется о Белых прудах и мечтает стать журналистом. Зачем все это девочкам. Да и неизвестно, как повернется дело, получится что у Коли или нет. Для себя Зинуля решила: будет у Кашириных, обязательно скажет о прудах — жаль все же, если такие пруды пропадут, сами же разбавинцы о том после и пожалеют.
Когда Зинуля сообщила, что у них больше свидания не будет, подруги расстроились. Нет, это не Зинуля, а что-то этакое непонятное — такой парень, симпатичный, высокорослый… Э-э, помешалась она на своем Ване! А тот не кует, не мелет. Нет, останется она бобылкой, точно останется, если и дальше себя так поведет! Это пророчила Зинуле Алевтина. А вот Катенька ее не поддерживала. Оставь девчонку в покое, выговаривала она подруге, не тронь, она в своих чувствах сама как-нибудь разберется. Может, ее сердце предчувствует: с Ваней будет более счастлива, нежели с Колей, ну так или нет? За поддержкой Катенька обращалась к Валентине Григорьевне. А у той один ответ: а лучше и с Ваней и с Коленькой, так счастье ощутимее! Тьфу на вас, сердилась Катенька, и от девчат отворачивалась: с ними на эту тему нельзя говорить, бесполезно. И Алевтина, и Валентина Григорьевна смеялись — им было весело. А Зинуле? Каково той? Выходило, одна Катенька Зинулю и понимала, и старалась ей помочь.
И потянулись потом дни.
Один прошел.
Второй.
Третий миновал…
Вот встретилась она с Колей, рассуждала все это время Зинуля, а Ваня о том и не знает. Как он, кстати, будет переживать, ревновать ее к кому-то, если он этого ничего не ведает, а? Он бы, по идее, должен о том узнать, а как? Нет, послушать Алевтину — недалеко до курьеза, она до доброго не доведет. Зинуля в какой-то момент решила: пусть так и будет, как шло. Не было у нее свидания с Колей, не знала и не видела она этого светловолосого парня, спасателя с Белых прудов. Решить-то Зинуля решила, а вот забыть Колю, выбросить его из головы почему-то уже не могла, и оттого сердилась на себя и на девчат: втравили ее в это дело, а она переживает теперь. Ну больше все-таки она виновата, не следовало слушать их. Вот отказалась бы наотрез идти на свидание — и все, и ничего этого уже сейчас не было бы, ведь так? Так, так. Э-эх, голова ее садовая, неразумная!
Читать дальше