Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

— Поживем — увидим, — многозначительно подытожил Ванька и поменял тему, вернувшись к прежнему разговору: — Ты лучше вот что, Матвей Егорович, расскажи: будучи сыщиком, с пистолетом за бандитами гонялся или нет? Случалось такое?

Дед Матвей затянулся сигаретой и тут же выпустил клуб дыма. Какое-то мгновение он следил, что будет с ним дальше. Дым постепенно рассеивался.

— С пистолетом, говоришь? Кхе-кхе. Бегал, только не за бандитами — за своей женой.

— За женой? — Ванька рассмеялся: — Ну, Матвей Егорович, с тобой, ей-богу, не соскучишься. Да чего ж это ты с пистолетом за женой?

— А того, Ванюх, — вполне серьезно проговорил дед Матвей, — довела. Говорит: домой стал приходить поздно, небось, где-то нашел себе кралю другую. Какую кралю, какую кралю, возражаю ей, плетешь незнамо что! Нет никакой крали — есть ответственная работа! Понимаю, продолжает жена, со своей можно так-сяк, а с чужой, конечно, ответственно, иначе больше принимать не станет, да? Заела, одним словом, пластинка. Ах, думаю, такая-пересякая, за кобуру, достаю пистолет — и за ней. Застрелю, кричу, коль будешь продолжать говорить мне глупости. Кхе-кхе. С тех пор, между прочим, жена меня и перестала ревновать, точно бабка отшептала.

Ваньку опять задавил смех.

В приемной у Каширина была очередь. Сидели тракторист Прокша Оглоблин, носатый и прочный телом парень, пенсионерка Чугорина, ее Ванька знал плохо, как раз когда шел над ним суд, Чугорины и приехали в Кирпили (Чугорина со стариком и взрослым женатым сыном), и еще тут была Мария Венедиктова, лет сорока восьми женщина, жена колхозного завгара Серафима Венедиктова.

Ванька вошел, поздоровался с сидящими и тоже стал ожидать. Ему бы, конечно, сразу к председателю: его вызывали, а раз так, чего высиживать, у него что, много пустого времени, но Ванька не осмелился.

Увидев его, первым выразил удивление Прокша Оглоблин:

— Ванька! Бес! — Руки растопырил, похоже, собирался обнять.

Однако тот охладил парня:

— Тихо! Тихо! Чего тебе?

Венедиктова тоже приблизилась:

— Здравствуй, Чухлов!

— Здорово, Мария!

— Отпустили?

— Сама видишь.

— Вижу. — Венедиктова все вопросы на том исчерпала и, вернувшись, села.

Оглоблин же Прокша не отходил.

— Вызывали или сам пришел? — спросил он, когда отошла от них Венедиктова.

— Вызывали.

— А я сам пришел, по личному, — поделился Прокша. — Хочу в отпуск отпроситься, шестой год без отдыха. Путевку мне обещали на Кавказ.

— Каширин обещал?

— Какой там! Профсоюз, — коротко объяснил Прокша. — Каширин, наоборот, не дает отпуска.

— Как не дает? — поинтересовался Ванька. — Разве можно так?

— Выходит, можно.

— Да не слушай ты его, — подала голос Венедиктова. — Врет он все. В отпуск Прокша каждый год ходит, только отпуск не на то тратит. В теплице помидоры выращивает, а когда приходит пора продавать их, он, естественно, вымаливает отпуск.

— Молчала бы, — недовольно озирнулся на Венедиктову Оглоблин. — Язык у тебя без костей, так бы им и молола, молола.

— Ишь! Ишь! — возбужденно заметила та. — Все верно: на воре шапка горит!

Из кабинета председателя вышел неожиданно Петр Бродов. Он был красный как рак, будто не из кабинета выпустили — из бани с сухим паром. Похоже, ему досталось там.

Ванька при его виде слегка опустил голову — не хотел с ним встречаться глазами. Может, Петр не заметит?

Но, какой там, проскочит мимо, держи карман шире!

Перед Ванькой, как вкопали его, остановился.

— О, кого вижу! — А у самого в глазах бесята. — Что ж так рано выпустили, а? Тебе бы еще маленечко, чтоб ума-разума набрался.

Ванька молчал. Еще чего, станет в приемной председателя тары-растабары с Петром Бродовым разводить. Тут для того не место. И вообще, сказать откровенно, с Бродовыми ему не хотелось иметь никаких отношений — подальше, подальше от них. Еще там, когда в колонии сидел, так решил.

— Чего ж зубки не показываешь, а, Бес? Иль тебе в тюряге их проредили?

Оглоблин, видя, дело оборачивается круто, отступил назад: чего, спрашивается, ради станет он вмешиваться, двое дерутся, третий не мешай.

Ванька упорно продолжал молчать.

— Ну-ну. Хорошо, — угрожающе пробасил Петр, — еще заговоришь, заста-а-авим ангелочка зубки показать, — и зло хлопнул дверью приемной.

Ванька дождался очереди и вошел в кабинет к Каширину.

— Слушаю вас, Афанасий Львович. — Он стоял у двери и ожидал, что скажет ему председатель.

Тот поднялся из-за письменного стола и вышел на середину: