Франц Таурин - На Лене-реке

Белый песок, промытый обильными весенними дождями, сверкает на солнце. Густая тальниковая поросль, тесно обступившая пляж, одета свежей листвой. Сейчас она сочного зеленого цвета, как молодая, только что пробившаяся травка; позднее мелкие белесые ворсинки покроют нижнюю поверхность листьев, и зелень их приобретет сероватый оттенок.

Но это будет позднее, в середине лета, а сейчас все вокруг, вся природа: и глубокое голубое небо, и прокаленный солнцем песок, и сочная зелень тальника, и гладкая синева реки, и даже струящийся вдали над косогором разогретый солнечными лучами воздух — все молода и свежо, все сверкает и блещет.

Хорошо в такой день на острове!

Андрей и Луговой после продолжительного купанья прилегли в тень под кустики с намерением уснуть, воспользовавшись тем, что Людмила и Ревекка Борисовна сразу после завтрака отправились в глубь острова за цветами.

Некоторое время оба притворялись спящими, хотя спать уже вовсе не хотелось. Наконец Андрей приподнялся.

— Опять спички забыл. Экая досада, придется Егора Ивановича будить.

— Не нужно, — Луговой пошарил в кармане брюк, висевших на соседнем кустике, и подал Андрею коробку.

— Как это ты догадался захватить спички?

— Для рассеянных друзей, — ответил Луговой, улыбаясь.

— Вот лежу и думаю, — начал не умевший подолгу молчать Андрей, — хорошая, черт побери, жизнь настала.

— У кого? — спросил Луговой.

— Да вообще хорошая. У всех. Вспомнишь, как в начале тридцатых годов жили, сколько трудностей было. Карточки, очереди… А сейчас, Саша, по совести сказать, хорошо ведь живем.

— На то ты и директор, — отшучивался Луговой.

— Нет, я серьезно, — уже начал горячиться Андрей. — Ты говоришь «директор», а я тебе скажу, я вот вчера ведомости на зарплату подписывал, так десятка полтора стахановцев больше меня получают. Или вот факт, пожалуйста. Недавно Людмила говорит мне с этакой, знаешь, женской претензией: «Ваш знаменитый Парамонов своей жене беличью доху купил!» — «Очень рад», — говорю. «Чему же?» — спрашивает. Пришлось объяснить.

— Так то Парамонов! Не каждый рабочий может жене беличью доху купить, — возразил Луговой.

— Быть передовым никому не заказано. Очень хорошо, если бы все рабочие стали Парамоновыми.

— И покупали беличьи дохи своим женам, — прищурился Луговой.

— Вот это и хорошо! Беличья доха на вешалке в рабочей квартире — явление, безусловно, положительное. И твоя ироническая улыбка вовсе неуместна. Ты вдумайся, ведь это же… — но тут вконец распалившийся Андрей заметил, что Луговой уже сдерживается, чтобы не засмеяться. Оборвав свою речь, Андрей уставился на него, и они оба расхохотались.

— Да, жизнь подходящая, — уже серьезно сказал Луговой, — только ты, Андрюша, думается мне, довольно неуклюже за социализм агитируешь.

— Почему неуклюже? — запальчиво возразил Андрей. — У меня факты, а факты…

— Знаю, факты — вещь упрямая. Так ты и бери главные факты. Основные! А у тебя весь белый свет беличьей дохой заслонило.

— Так разве в одной дохе дело? — вскочил Андрей. — Ведь это просто наглядный пример.

— Пример, показывающий, что наши люди стали жить зажиточнее. Жить, так сказать, — тьфу, не люблю это слово — с комфортом. Так, что ли?

— Ну, так, — подтвердил Андрей, но уже без прежнего азарта, ему тоже не понравилось слово.

— Нет, не так, черт побери, — уже рассердился Луговой и стукнул кулаком по папиросной коробке, расплющив ее. — Не так. Социализм не только комфорт. Не в этом суть. Ты вспомни у Маяковского:

Вдумайся, почему свысока? Комфорта у них побольше нашего… И счастье стахановца Парамонова не в том, что он жену в беличью доху укутывает… Перед ним вся жизнь, весь мир настежь растворены, он, Василий Парамонов, прокладывает человечеству путь в будущее, а ты в беличью доху уткнулся.

— Ну что она тебе далась, эта проклятая доха? — воскликнул Андрей. — Разве же я всего этого не понимаю?

— А понимаешь, так думай, о чем говоришь, — успокоился Луговой. — Вывод, конечно, ты сделал правильный, жизнь хорошая и с каждым днем еще светлее будет… Если не помешают нам.

— А что, думаешь, к тому идет?

— Кто знает, — в раздумье сказал Луговой, — в окружении волков живем; сейчас они, правда, между собой грызутся, но и на нас у них зуб горит. Это уж точно.

— Зубы и обломать можно.

— И обломаем, конечно, если что… А все-таки лет бы пяток нам еще мирной жизнью пожить дали… Очень нужно.