Франц Таурин - На Лене-реке

— Надя правильно спросила. А он, — Федя указал на сидевшего в первом ряду научного сотрудника, — ответил неправильно. Нельзя ускорить конвейер, как он говорит!

В зале зашумели, а Саргылана посмотрела на Федю с недоумением.

— Нельзя! Вот послушайте, — Федя раскрыл блокнот. — Вот мы отберем одну люльку из шести…

— Это у того, который Б, — сказала востроносенькая Надина подружка тоненьким голоском.

— Который Б, — улыбнулся Федя, но тут же нахмурился и продолжал: — Он будет простаивать одну шестую часть времени, или десять минут в час. Как же теперь ускорять конвейер? Как ни прилаживайся, одному будет быстро, другому тихо. Вот и все, — энергично сказал Федя и, не обращая внимания на одобрительные возгласы, продолжал: — Надо так: сделать на конвейере вроде как второй этаж. Там поставить люльки чаще и закрепить на эту ленту тех, кто работает быстрее. Так будет правильно. А пустить вторую ленту можно, — закончил Федя и не торопясь спустился со сцены.

Федино предложение понравилось многим. Несколько человек выступили в его защиту.

Но Саргылану и оно не удовлетворило.

— Татьяна Петровна, — сказала она, пригибаясь к уху Тани, — на втором этаже то же получится, что и на первом.

Таня кивнула в знак согласия.

— Товарищи! — сказала Таня, вставая. — Мне тоже хочется сказать несколько слов. В предложениях товарища Притузова, научного работника Приленского филиала, и товарища Данилова и других немало ценного. Они стремились развязать стахановцам руки, но не довели свою мысль до конца. Если мы раскрепим люльки, как предлагает товарищ Притузов, или пустим вторую ленту, как советует товарищ Данилов, все равно мы заранее устанавливаем каждому, сколько он обязан сделать. Ни меньше ни больше. Предел. А мне думается, надо так: то, что подает лента, каждый должен обрабатывать. Но кроме того, надо дать возможность каждому рабочему, — она подчеркнула слово «каждому», — обрабатывать дополнительные пары, если у него окажется накопленное время. Тогда появится стремление к росту выработки и начнется настоящее соревнование на конвейере.

— Именно в этом смысл предложения Саргыланы Ынныхаровой.

«Светлая голова у Татьяны Парамоновой, — подумал Андрей. — Прав Еремеев. Лучшего директора искать нечего».

— Татьяна Петровна, разрешите мне, — попросила Саргылана, когда Таня закончила.

— Я и забыла, тебе ведь заключительное слово, как докладчику, полагается.

— Нет… не заключительное… Ведь вот что, — волнуясь, заговорила Саргылана. — Можно попробовать. Может быть, и получится. Конвейер оставить как он есть, а еще пустить дополнительные люльки… А из них может брать каждый… Понимаете… Не обязан брать никто, а может брать каждый.

«А вот эта дивчина всех нас перерастет, — подумал Андрей. — И меня и Татьяну».

И снова до боли в сердце стало ему жаль расставаться с родным коллективом.

Катер шел вверх по реке.

Вторые сутки вода прибывала, и стремительное течение сдерживало бег катера. Он шел, почти вплотную прижимаясь к высокому берегу острова, так что свисавшие с обрыва тонкие и длинные ветви тальника задевали за короткую мачту, на верхушке которой трепетал на ветру выцветший узкий вымпел. Местами подмытый берег нависал над водой, и тогда катер отрывался от береговой кромки, опасливо обходил ненадежное место и снова, миновав его, прижимался к обрывистому берегу.

Стояла лучшая пора приленского лета — время сенокоса.

Легкий ветерок доносил с острова пряный запах скошенных, подсыхающих трав, шевелил буйное разнотравье на краю обрыва, раскачивал ярко-красные гроздья лесной смородины, так густо покрывающие куст, что издали он кажется красным пятном среди окружающей сочной зелени.

На палубе катера стояли двое.

— Приволье, — раздумчиво произнес Андрей, полной грудью вдыхая вкусный речной воздух.

— Верите, Андрей Николаевич, — отозвался стоявший рядом усатый моторист Григорий Евсеевич, — сколько стран прошел. Красивые места есть. Карпаты… и Дунай тоже река хорошая, а такого простора душе, как вот правильно сказали вы, приволья такого не найти.

— Да… Широка страна моя родная… — тихо, но внятно произнес Андрей, и оба замолчали.

Две утки показались над кромкой берега на небольшой высоте. Заметив катер и стоящих на нем людей, они испуганно взмыли вверх и, отчаянно работая крыльями, резко свернули в сторону.

— Засветло до Медвежьего острова не доберемся, — сказал Григорий Евсеевич, проводив уток взглядом, — Заночуем где, у гидропоста?