Франц Таурин - На Лене-реке

— У нас же в каждом доме радио. В клубе есть все газеты и журналы. Я сама выписывала «Комсомольскую правду», — пояснила Саргылана. Ее почти обидело изумление дяди.

Егор Иванович невольно вспомнил, каким он был в ее годы.

Да, жизнь здорово переменилась…

— Дядя, — спросила Саргылана, когда они вдоволь наговорились о международных вопросах, — кем работает Федя Данилов?

— Ты уж и имя знаешь?

— Я слышала, как его называли другие, — ответила Саргылана и отошла к этажерке с книгами. Она почувствовала, что у нее горят щеки.

Егор Иванович смотрел ей вслед, улыбнулся по-стариковски, хитро и ласково, и подумал: «В мешочке из пузыря шило не укроется». Но вслух этого не сказал, а когда Саргылана снова подошла к столу, ответил:

— Он помощник механика.

— Это большой начальник на заводе?

— Да, он работает хорошо — все машины работают хорошо.

— Он один должен уследить за всеми машинами?

— Почему один, — улыбнулся Егор Иванович, — ему подчиняются все монтеры.

— Я видела, как он сам работал. Разве начальники работают?

— Хороший начальник и сам должен уметь работать.

— А он хороший начальник?

— Да.

— Потому его и благодарила Татьяна Петровна?

— Тане он не начальник. Таня ему вроде как мать. Она его воспитала. Он до завода беспризорный был.

— Он, наверное, ее любит?

— Любит. Ее все на заводе любят.

— А за что ее любят все?

— За что? — Егор Иванович помолчал. — Поработаешь — сама поймешь за что… Работать к ней в цех иди. Человеком будешь.

Алексей Кононов вернулся с фронта в конце сорок второго года. Первое время он жил у Тани. После неудачного объяснения с Таней Кононов на другой же день собрался уйти, но Таня удержала его. Куда было идти инвалиду с двумя малолетними детьми? Таня поговорила с Кононовым по душам так, как она умела это делать — просто, ласково, с чувством искреннего сочувствия.

До армии Кононов работал на приисках, теперь покалеченная рука закрыла ему дорогу в забой, и он по совету Тани поступил на завод. Жили одной семьей и хозяйство вели сообща. Будь это не с Таней, а с кем другим, досужие языки живо нашли бы свое объяснение всему этому, но Таня пользовалась таким уважением, что была выше подобных подозрений.

На заводе Кононов встретился с заготовщицей Клавой Митрошкиной. Приметил он ее с первого взгляда, такую видную дивчину нельзя было не приметить, но что сойдутся в одну их пути-дорожки, об этом не было и мысли.

Однако же сошлись.

— Чем он тебя приворожил? — спрашивали у Клавы удивленно подруги.

— Не он меня, а я его приворожила, — отвечала Клава.

Как бы то ни было, а семья, на удивление всем, получилась дружная. Права была старуха Куржакова: Алексей попал в хорошие руки.

Кононовы часто наведывались к Парамоновым, а ребятишки редкий день не забегали проведать тетю Таню. Сегодня пришли всей семьей узнать, когда будет Василий, — слух о его скором приезде уже разнесся по заводу.

— Все спрашивают: «когда», отвечаю: «завтра» — и сама словам своим не верю, — говорила Таня, и необычная для нее робкая улыбка боролась с выражением встревоженной взволнованности на побледневшем, осунувшемся лице.

— Ай, да что говорю: «не верю»? Как же не верю? Верю, жду, как живого, вижу!

И, словно стыдясь своего порыва, Таня спрятала лицо на груди Клавы. А Клава, хоть и была моложе Тани, обняла ее, поцеловала и гладила по голове с материнской нежностью. Кононов глядел на Таню, потрясенный силой и глубиной ее чувства. И вспомнилось ему, как он пришел к ней в дом в первый раз в холодный ноябрьский вечер — шесть лет тому назад. Диким казалось ему, как осмелился он с пьяной, небрежной самоуверенностью пытаться заменить ей Василия. Краска стыда залила его щеки. И, чувствуя, что вовсе не нужно этого говорить, он почти непроизвольно произнес:

— Прости меня Таня, что обидел я тебя тогда.

Все еще прижимаясь к Клаве, Таня подняла к нему лицо.

— Я не обиделась, Алеша. Я просто пожалела тебя за то, что не понимаешь ты ничего… Но ведь потом ты понял… знаю, что понял… — И тут же спохватилась: — Ну и хороша же хозяйка, одними разговорами обходится. Нет, чтобы угостить гостей.

— Не хлопочи, Танюша, — попыталась остановить ее Клава, — мы только на минутку зашли.

— И слушать не хочу. Никуда вы не уйдете. Мне сегодня на людях быть надо. Душа поет. Шурик, неси посуду. Наташа, ты у нас свой человек, помогай накрывать на стол.