Сергей Снегов - Куда ворон костей не заносит

— Так холодно, что даже дрожь замерзла! — подумала она удивленно. Когда она встретится с Синягиным, именно этими словами она обрисует свое состояние. Он, конечно, рассердится, будет запоздало корить ее. А Андрей расстроится, ему нельзя признаваться, как вдруг стало плохо в пути. И Николаю не сказать. Лукирский бы посмеялся: «Молодец! Такие, как вы, Ниночка, и в огне не горят — где же вам замерзнуть?» Когда-нибудь она расскажет Лукирскому — позже, в Ленинске, в теплой квартире, на их третьем этаже.

Сейчас она уже не могла идти с прежней быстротой. Короткий дневной рассвет окончился, из сгущавшейся темноты неясно и дико выступали валуны, покрытые снегом, и уклоны холмов. Чаще приходилось останавливаться и осматриваться. Прямо над головой, чуть склоняясь к северу, висела Полярная звезда, а в стороне блистали неяркие звезды Кассиопеи. А далеко на юге, невысоко поднимаясь над горами, переливались красноватыми огнями верхние звезды Ориона.

Определив направление, Нина Николаевна снова шла на север, напряженно вглядываясь в распростертое перед нею пространство сероватого снега, мерцающего отраженным светом звезд. Но с каждой минутой становилось все труднее видеть, тьма быстро спускалась на тундру, и приходилось вытягиваться вперед всем телом, всматриваться, скорее угадывая, чем замечая.

И мало-помалу ею стало овладевать уныние. Пока было видно, она не замечала своего одиночества. Но сейчас, в темноте, среди пустынного снега, под тусклыми звездами, она почувствовала себя бесконечно одинокой и заброшенной. Она вдруг ярко ощутила огромную длину пройденного пути и путь, который еще предстояло пройти. Это были километры, длинные километры, позади нее, с боков, впереди, километры пустого снега и леденящего ветра, и на этих неисчислимых километрах она находится одна — единственное, может быть, живое существо на всем этом пространстве.

Она враждебно посмотрела на небо. До звезд миллиарды километров, десятки световых лет пути. Сейчас Нина Николаевна с пугающей отчетливостью почувствовала всю безмерность расстояния, отделявшего землю от звезд. Кругом была пустота, и на другом краю этой зловещей пустоты плавали кусочки и капли тускло светящегося льда — звезды. А земля, на которой Нина Николаевна была не больше, чем песчинкой, сама была только песчинкой, невидимым атомом в черной пустоте вселенной. И впечатление ничтожества земли и еще большего ничтожества ее самой на затерянной в пространстве маленькой земле было так страшно, что Нина Николаевна вдруг закрыла варежкой глаза.

Через некоторое время идти стало легче. На западе вспыхнули длинные струи огня и стали шириться и охватывать все небо. Они мчались, нависали над тундрой, рассыпались тысячами синих, желтых и красных стрел, превращались в гигантскую бахрому. Тусклые звезды совсем исчезли в разливе полярного сияния. Темное, неверное освещение легло на тундру, из черноты стали выступать странно преображенные, призрачно близкие предметы.

Когда первая вспашка сияния прошла через все небо и потерялась в черноте далекого востока, несколько минут опять было совершенно темно. А потом на многих участках неба выступили желтые и фиолетовые облака и пятна, они бежали по запутанным кривым, то усиливались до пламени, то тускнели и стирались, опять распадаясь в клочья и нити. Небо словно трясли, и оно осыпалось сияющими лохмотьями, как осенью лиственница осыпается рыжей хвоей.

При свете сияния опасность падения в яму или столкновения с валуном уже не грозила. Но Нина Николаевна шла еще медленнее. Уныние, охватившее ее, понемногу превращалось в страх, страх становился отчаянием.

Она чувствовала, что силы падают. Долгий путь не пугал, она была вынослива, но терзала мысль, что она замерзнет. Страшный враг человека, странствующего в полярной пустыне, более грозный, чем мороз, более злобный, чем рысь, более коварный, чем покрытое зелеными травами болото, — неуверенность в себе — вступил в борьбу с решимостью идти.

Она упрямо подавляла чувство нарастающей паники, заставляла себя идти, ровно дышать и ни о чем другом не думать, кроме того, что нужно идти и идти во что бы то ни стало, как бы это ни было трудно, — идти. Она шла и шептала слова, в которые даже не вслушивалась, но которые необходимо было шептать, гневно кричала на себя, если спотыкалась. Это был испытанный способ, он помогал держаться. Но от непрестанной борьбы с самой собой она больше уставала, чем от ветра и трудной дороги.