Иван Щеголихин - Не жалею, не зову, не плачу...

наготове два парика, два галстука и две белых манишки из наволочки, мы выглядим как

лауреаты Сталинской премии. Главное – сесть на поезд и добраться хотя бы до

Ачинска, а уж в Красноярске мы будем как у Бога за пазухой, не говоря уж о

Новосибирске. В Ленинграде на Лиговке – там каждый камень Володю знает.

«Гранессо» лучше не продавать, мы же оба играем, стихи читаем, поём, мы готовый

ансамбль, джаз-банда из Абакана. Надо бы прихватить с собой еще и контрабас в

футляре, в подкоп он, к сожалению, не пролезет, вывезем его на объект с концертной

группой и там оставим. Те, кого пошлют нам вдогон, когда мы сядем в экспресс

«Владивосток – Москва», раскроют рот от восторга и, зажав карабины между колен,

освободят руки для бурных аплодисментов артистам Красноярской филармонии. До

экспресса мы подобьём клинки к двум-трем девицам, создадим хор и намалюем афишу

– едем с гастролей, были в Минусинске, а также в Шушенском, почтили память

Владимира Ильича.

Талант отличается от бездарности числом вариантов – в шахматах, в литературе, в

музыке и при побеге. Допустим, приедет сюда Ветка, привезет нам кое-что из одежды,

и двинем тогда втроем в Ленинград, Веткин любимый город. Всё мы с Питерским

предусмотрели, очень увлекательное занятие обсуждать варианты, нет ничего слаще,

если бы всё записать, а потом издать, получилось бы невероятно ходовое пособие.

Жизнь без побега ужасно скучна, и как только ее другие терпят, просто уму

непостижимо, какие они дремучие, какие конченые.

Я упрямый, если в меня вселился бес, даю ему волю, вручаю штурвал, я сам

становлюсь бесом. Если я решил пробиться на свободу, то первым должен увидеть свет

в конце тоннеля. Так оно и вышло. Глубокой ночью я рыл круто вверх, остервенело

колупая и нанося последние удары. «О, други, где вы? Уж близок срок, темно ты,

чрево, и крест высок». Наконец лопата рывком пошла как в дыру. Узкая щель и

краешек густо-синего неба и даже звезда, как по заказу. Я дёрнул за веревку три раза и

еще трижды – сигнал победы, торжества – и полез обратно, пятясь как рак, задевая

землю то локтями, то задом, опасно – вдруг завалишь самого себя и ничем уже отсюда

не вытащат, придется Питерскому вызывать бульдозер и сносить с лица земли всю

КВЧ. Судя по длине верёвки, мы уже недели три тому назад покинули лагерь. Пусть

меня сейчас ловят с собаками и расстреливают, зато я своего добился, на волю вышел.

Если застряну сейчас в норе, буду считаться в побеге. С Питерским мы условились – в

случае завала поднимать всех: фотографа, киномеханика, лабухов, педерастов с чердака

привлечь и рыть, не щадя сил, а там будет видно. Не дай Бог, конечно, не приведи

Господь. Я эту бузу религиозную не приемлю, я не верю в приметы. Мы рискуем,

конечно, но и дурак знает, риск благородное дело. Добавят, снова побегу, найду

способ, не я первый, не я последний. Усатый бегал шесть раз и вон до каких высот

добрался, а если бы не бегал, гнили бы сейчас его кости серые в Туруханском крае

вместе с бивнями мамонта.

Я вылез веселый, невредимый. Володя выдвинул челюсть с мою сторону – ты чего

дёргал? «Всё, Володя, я увидел звезду свободы. Давай сядем, посидим, как положено,

перед дальней дорогой». Сели. Питерский закурил. Теперь мы спокойно можем

назначить срок. «Ты свой кумпол высовывал шестьдесят второго размера?

Сориентировался? До тайги сколько?»

Друг Володя, за кого ты меня принимаешь? Я же человек, а не машина, я был в

диком восторге, я увидел звезду путеводную, чего тебе еще надо? Голову мы высунем

в любой момент. Важно иметь ее. Сиди давай, кури от пуза. «Надо уходить до снега, –

сказал Володя, – чтобы не оставлять следов, как зайцы на пороше». Даже если выпадет

снег, врежет мороз, наше метро станет как каменная труба. Если бы еще водой там

побрызгать из пульверизатора, будем как по ледяной горке выезжать за пределы. Какие

мы чистоделы! В крайнем случае, наденем халаты из санчасти, простыни порежем на

штаны, замаскируемся. Хватит нам уже сидеть, окованными скорбию и железом.

«Надо мне полезть, осмотреться, куда мы вышли», – решил Питерский. Завязал я

ему веревку морским узлом, и Володя полез. За зону. Я травлю конец мало-помалу, а

мысль бьётся-колотится: может, не надо? Оч-чень скользкий момент – побега еще нет, а

срок мы уже заработали, вещественное доказательство налицо. Метро не спрячешь, и