Анатолий Наумов - Голубая мечта [Юмористическая повесть в эпизодах]

От будоражащих его мыслей Дробанюк беспрерывно ерзает на сиденье, и рыжебровый папаша за рулем время от времени покачивает головой. Еще час тому Дробанюк посчитал бы этот жест проявлением какого-то чудачества — что поделаешь, если человек предпочитает разговаривать не с помощью языка, а других частей тела? — но сейчас все понятно и без слов. Не нравится рыжебровому эта поездка, стало быть. Что ж, не нравится — не садись за руль… А Зое на случай чего надо будет сказать, что в регистратуре оказался психически больной с манией, так сказать, милиции. В припадке он и стал орать всякую чушь…

На прощание рыжебровый папаша в ответ на Дробанюково «спасибо, сочтемся» со злостью выплевывает сигарету и бессловесно уезжает.

— Скатертью дорожка! — цедит сквозь зубы ему вслед Дробанюк. Главное сделано, печень трески, хоть и всего одна баночка, — в портфеле. Теперь бы Обыгалова на крючок да армянский коньячок впридачу.

В «Торговых услугах» диспетчер, миловидная девушка лет двадцати с прозрачно-звонким голоском, на вопрос Дробанюка о приметном человеке низенького роста с как бы несколько загнутым вверх носом, который доставляет на фургончике продукты населению, сообщает нараспев, что его пока нет, но скоро должен быть, надо подойти со двора к автомобильным боксам в подвале.

Дробанюк идет туда и, на расстоянии наблюдая за боксами, в которых возятся мастеровые люди, человек пять, ждет Обыгалова. И когда тот, наконец, подъезжает, он почти вприпрыжку устремляется к нему. Причем, успевает явно вовремя, потому что мастеровые люди, — очевидно, автослесари, уже вербуют Обыгалова, предлагая составить им компанию.

— Войдешь в долю, Крючок?

Тот, озираясь на Дробанюка, с явным, как Дробанюку кажется, сожалением крутит своим вздернутым носом.

— Не-е, сегодня иду в гости.

— Тогда хоть рубильник свой припудри, — советуют ему с дружным хохотом.

И только теперь Дробанюк замечает, что нос у Обыгалова иссиня-рубиновый. Значит, пьет. А пьет — значит есть за что. Да это и понятно: на дефиците сидит человек, навар обеспечен.

По пути домой Дробанюк забегает за армянским коньяком.

— Вообще-то у меня такого пойла всегда полный бар 6 серванте, — объясняет он Обыгалову. — А тут, как на грех, в прошлое воскресенье подчистую вымели… Сам понимаешь — начальник главка в трест к нам приезжал из столицы, пришлось пригласить. Да и он сам заартачился, когда в ресторан тянули. Нет, говорит, только к Дробанюку. Он у меня в резерве на выдвижение, пусть угощает. А мне что — жалко для хорошего человека?

Дома дверь гостю открывает Ида Яновна. Она уже при полном параде: в бархатном, облегающем ее мощные формы, платье, с прической очень сложной архитектуры — такие можно видеть на фотографиях японских гейш.

Ида Яновна расплывается перед гостем в ослепительной, широкозубой улыбке, но Дробанюк наметанным глазом замечает, как ужесточается при этом взгляд жены. Значит, не приглянулся гость. Да и чем он, собственно, может очаровать? Пиджаком из искусственной кожи, невыразительного цвета галстуком под придуманным каким-то остряком названием «Долой с шеи ярмо цивилизации!», рубашкой в тюремную мелкую клетку да вздувшимися на коленках брюками с блеском от долготрения?! Или, может, это, так сказать, маскхалатность умышленная? Мол, мы — сама скромность, ножки по одежке протягиваем!

— Проходите, будем очень рады, — расстилается тем не менее перед гостем Ида Яновна. И хорошо, что туго знает свое домохозяйское дело. — Муж о вас так много хорошего рассказывал. Говорит, не было лучше в школе товарища…

«По несчастью», — про себя добавляет Дробанюк.

— Да? — польщенно крякает Обыгалов. — Это я мог… Это мне было раз плюнуть.

«Как дважды два мог», — усмехается Дробанюк.

Улучив минуту, когда гость остается в зале у накрытого уже стола, Ида Яновна зловеще свистящим шепотом спрашивает мужа:

— Кого ты привел?!

— Будь Спок, Идуня, — обороняется тот. — Это декорация. Ты лучше поинтересуйся, сколько у него сберкнижек. Да он подпольный миллионер, как пить дать.

— Пока что пить давать надо забулдыге, — чеканит та.

После рюмки армянского коньяку Дробанюк жадно набрасывается на закуску, а Ида Яновна сразу же отрезает от ароматного гуся увесистую ножку и кладет на тарелку гостю. Но Обыгалов сидит не прикасаясь ни к салатам, ни к ножке.

— Виктор Петрович! — удивленно уставляется на него Дробанюк. — Ты почему не вкушаешь?

— Пробуйте гуся, должен быть вкусный, — с напряженной любезностью добавляет Ида Яновна, пораженная этой невоспитанностью.