Анатолий Наумов - Голубая мечта [Юмористическая повесть в эпизодах]

— Ах ты, гад ползучий! — с перекошенным лицом выскакивает из-за стола лейтенант. — Вон отсюда! А то — на пятнадцать суток!..

Но Дробанюк уже в коридоре. Он быстрым шагом выходит на улицу и направляется к поджидающему его грузовику. В тот момент, когда он открывает дверцу кабины, на крыльце появляется лейтенант.

— Я б таких за нарушение общественного порядка раньше хулиганов привлекал! — кричит лейтенант. — Прохиндей! Ловчила!

Нервно захлопывая дверцу, Дробанюк торопливо бросает рыжебровому папаше:

— Паняй! Вишь — как бушует товарищ! А почему — правда не нравится! Цифры ему наши не нравятся. Да и хлебнул уже, наверное. Тут, на периферии, с утра начинают…

Вскоре они подъезжают к магазинчику. Дробанюк еще метров за двадцать до него делает озабоченное лицо.

— Продмаг, что ли? — рассуждает тот вслух, косясь на шофера. — Ты тормозни на минуту. Я что-нибудь к ужину прихвачу… А то потом некогда будет.

Дробанюк входит в магазинчик. Здесь всего три покупателя. На ходу бросив продавщице: «Я из горторга. Директор здесь?», Дробанюк решительно приоткрывает перегородку, ведущую в подсобное помещение.

— Вроде тут, — несколько настороженно провожает его взглядом продавщица.

Минут через десять с потяжелевшим портфелем, набитым рыбными консервами, он возвращается тем же путем и с удивлением видит стоящего у прилавка рыжебрового папашу. Чертыхнувшись про себя, — вот уже действительно нашел себе свидетеля! — Дробанюк кивком показывает ему: пойдем, и уже у выхода возмущенно произносит:

— Да, порядочки!..

А в кабине грузовика объясняет рыжебровому папаше.

— Торгаши проклятые! Мухлюют, как им вздумается! Что на окраинах деется! Уму непостижимо! Полнейший произвол!

Дробанюк ставит портфель на сиденье рядом с собой, стараясь поплотнее закрыть его, но замок разъезжается и оттуда вываливается банка тресковой печени. Дробанюк первым движением пытается незаметно запихнуть ее обратно, но в ответ на косой взгляд шофера вертит эту банку, вроде бы разглядывая.

— Вот — в нагрузку спихнули! Мерзавцы! Хоть министру торговли жалуйся! Никто не берет, так они насильно людям, насильно! Складируют тут, на периферии, всякие отходы!..

И вдруг у рыжебрового папаши прорезается дар речи. Выплюнув в окошко почти скуренную сигарету, он поворачивается к Дробанюку и с ухмылкой произносит:

— Могу выручить.

Дробанюк ошарашенно уставляется на него, пораженный этой внезапной разговорчивостью.

— Как? — не доходит до него смысл вопроса.

— Могу купить эту банку.

— Да ну!.. — оторопело отшатывается Дробанюк. Какое-то время он усиленно моргает, с трудом воспринимая смысл сказанного рыжебровым папашей. Потом вдруг, пытаясь выиграть время, начинает кашлять — натужно, как истинный туберкулезник. Откашлявшись, панибратски хлопает по плечу шофера:

— Ну что ты, папаша!.. Разве ж хватит у меня совести подсунуть тебе негодный товар?

— Какой же он негодный? — хмыкает тот. — Самый что ни на есть дефицит.

— Да не может быть! — с безмерным удивлением восклицает Дробанюк. — В нагрузку ж!..

— Хорошо нагрузили, — криво усмехается рыжебровый папаша.

— Кто бы мог подумать — дефицит, — гнет свое Дробанюк. — Ни за что б не догадался… Ладно, — вдруг скороговоркой начинает сыпать он, — дефицит так дефицит, пусть, значит, будет, пусть, я вздремну, устал чертовски, ты меня, папаша, не тревожь пока, ты меня доставь на улицу Правую. «Торговые услуги» знаешь где?..

— А на совещание в трест как же? — перебивает его насмешливо шофер.

Дробанюка от этих слов сначала сжимает, будто обручем, потом начинает распирать — злостью. «Проклятый немой, — думает он. — Откуда он только взялся на мою голову…»

— Поздно на совещание, — отвечает Дробанюк безразличным голосом. — Надо было шустрее ехать, папаша. — И устало откидывается на сиденье — точнее, пытается это сделать, поскольку в кабине стало потеснее. «Черт бы побрал и тебя, и милиционера вместе с тобой!.. — думает он, злясь, что так неудачно все сложилось. Дернуло его заскочить в этот милицейский пункт! Не было, как говорится, печали… Да и с печенью трески получилось до невозможности глупо. Всего-то и раскулачился этот жмот в магазинчике на одну-единственную банку. „Я бы с удовольствием, но где вы были вчера? — передразнивает Дробанюк завмага, вспоминая его елейную обходительность. — Даже час назад мог еще пару баночек сделать. Но подъехал один товарищ с запиской — пришлось отдать. Ваше счастье, что хоть одна случайно осталось…“ У-у, комбинатор прилизанный!.. Так тебе я и поверил! Знаем таких обходительных! Все у них — ах да ох, где ж вы были вчера, только кончилось!.. Смотря для кого кончилось… И вот единственная-то банка этой печенки, не считая того, что сдуру набил портфель всякой ерундой вроде сардин, которые и без звонков да записок можно спокойно купить, — эта чуть ли не поржавевшая от долгого, наверное, припрятывания банка — и та вывалилась, как нарочно. Ну да аллах с ней, с этой банкой, переживем как-нибудь, — размышляет Дробанюк. — А вот как быть с выходкой этого юнца в погонах? Хорошо, если Зоя не услышала его воплей — телефон-то свалился. А если успела усечь? Тогда весь трест вмиг все узнает, причем в самых красочных подробностях. Кошмар!..»