Римма Коваленко - Хлеб на каждый день

Викины родители тоже удивились рыбе, спросили, откуда такая. Он не хотел им признаваться, что прирабатывает грузчиком, и ответил: «Поймал». Они не стали спрашивать, где, знали, что рыбу ловят в речке. Он почувствовал, что Викина мать не знает, что делать с этой рыбой, засучил рукава и попросил часа два не заглядывать на кухню. Результат превзошел все ожидания. Когда он поставил на стол большое блюдо, на котором лежали, отливая золотом, куски жареной рыбы, Викина мама сказала несвойственную ей фразу: «С вами, Федор, не пропадешь».

Год он прожил после женитьбы с родителями Вики. И все это время смотрел на них с чувством жалости, как на неудачливых детей. Встречал их после концертов, тащил футляр с виолончелью тещи, слушал их разговоры, то радостные: «Ты заметил, как сегодня слушали?», то возмущенные: «Вагонеткин был пьян, пропускал такты». Они разговаривали между собой, и Федор незаметно втягивался в незнакомый мир. Сначала смешило, что фамилия Вагонеткин может быть у человека, играющего в оркестре, потом стал волноваться: сегодня генеральная репетиция с приезжим дирижером, он гримасничает, отвлекает, к нему надо привыкнуть, а когда привыкать, если через две репетиции — генеральная. Он провожал тестя и тещу с концертов, и возле дома они неизменно его благодарили: «Вы представить себе не можете, Федор, как приятна и полезна эта прогулка ночью пешком». Они не договаривали, прогулка была еще и выгодна: в те ночи, когда Федор сопровождал их, Викины родители не тратили деньги на такси.

После института его распределили в сибирский город, сразу на должность главного технолога крупного пищевого комбината, выпускающего полуфабрикаты для заводских столовых и кафе. По сравнению с хлебозаводами, которых в городе было четыре, комбинат был новинкой, последним словом техники. Но Полуянова не удержали новые машины, при первой возможности он перешел на хлебозавод. Вика работала руководителем хора в Доме культуры, в комнате, где они жили, всегда было много людей. Бездетные, молодые Федор и Вика были нарасхват: именины, свадьбы, дни рождения, походы за город, концерты, спектакли, жизнь несла их и кружила, словно дарила еще одну юность. Они впервые были самостоятельными, чувствовали свою силу и не верили ни в какие другие радости жизни, кроме вот таких — на виду, в кругу людей.

До этого он рассказывал ей о своем детстве скупо: рос в детском доме, об отце ничего не знает, мать зашибло деревом на лесоповале. Но тут как-то вечером вспомнил тайгу, кордон и беспаспортную бабку Анфису, хлеб, который она пекла, и ее кедровые орехи, которые он продавал на городском базаре. Вика устремила на него непонимающие глаза.

— И ты, когда вырос, не пытался ее найти?

Он объяснил, что жизнь так сложилась, да и бабка Анфиса никем ему не была, просто жила на кордоне, а он был единственным ребенком, вот их судьбы и столкнулись. Если бы у бабки Анфисы были к нему какие-нибудь чувства, она напомнила бы о себе, когда он жил в детском доме.

— Но ты ведь сам сказал, что у нее не было паспорта. Может, она боялась объявляться? Надо немедленно отправить туда письмо, разыскать. Если ее нет в живых, то тоже об этом надо знать. Как же так можно, Федор, она же тебя любила!

У нее тогда весь мир делился на две части — любимую и нелюбимую. В любимой были Федор, их комната в новом доме, письма от родителей, новые книги, фильмы, выходные дни с поездками за город и множество людей, с которыми они тогда дружили. В нелюбимой части Викиного мира были ночные смены, после которых Федор спал как убитый весь день, и провал на экзаменах в строительный институт, в который она под натиском Федора пыталась поступить.

На письмо, которое они написали буквально «на деревню дедушке», так стар и нереален был адрес, который припомнил Федор, неожиданно быстро пришел ответ. Оказывается, бабка Анфиса была жива. Жила она в деревне у своей дочери. Федор удивился, бабка казалась ему безродной. Прояснилась и история с паспортом. Никакой тайны не висело над бабкой Анфисой, просто ушла она в лес на заработки из колхоза, и паспорт ей тогда не полагался. «Спасибо, что не позабыл, — было написано в письме, — а я уже надежду потеряла, что узнаю про твою жизнь. Был ты маленьким, а я тебе шапку из белок стачала, помнишь? А когда ты болел, мы с матерью твоей тебя в город к доктору возили, а ты доктора за палец укусил, помнишь?» Ничего такого он не помнил. Письмо было написано детским почерком. «Здоровье мое теперь плохое по утрам, но потом разойдусь и все еще по дому делаю. Еще раз спасибо, что не позабыл, вспомнил. Хоть свидеться нам и не придется, старая я уже, а письма пиши. Я, когда письмо принесли, глазам не поверила, никто никогда не писал, все свои рядом». В конце письма, на самом краю листка тем же детским почерком было написано маленькими буковками: «Краски пришлите». Позаботился о себе внук или внучка, насмешил их тогда.