Римма Коваленко - Жена и дети майора милиции

— Инна, вы сотканы из доброты, таланта и редкой, не банальной красоты.

Сутулая Уточкина вздрогнула, покраснела и отвернулась от него, стала смотреть в окно. А машинистка Аля в ответ на его слова пообещала:

— Ох, дождешься, Валера!

— Чего дождусь?

— Не знаю, — ответила Аля, — но чувствую, что когда-нибудь ты попадешься.

— Каким образом? — спросил Валера.

— Обыкновенным, — подумав, сказала Аля, — придет твоя жена и услышит, как ты с нами разговариваешь, или кто-нибудь ей передаст.

Машинистка Аля как предчувствовала появление Валериной жены. Через день по редакции вихрем пронесся слух: «Валера с женой и сыном стоят в очереди в буфете!» Был обеденный перерыв. Румяная, в белом халате Луиза, уже четверть века хозяйничавшая в редакционном буфете, ничего не понимая, во весь голос закричала:

— Товарищи! Что с вами сегодня? Откуда вас столько взялось?

В ответ лишь послышался тихий смущенный смех.

Валера охранял в очереди свою семью, закрывая ее собой, и лишь изредка из-за плеча кидал настороженные взгляды. На них, впрочем, особенно не глядели, а так, мельком, поглядывали и при этом мысленно возмущались: кто это, интересно, пускает такие бездарные сплетни? Жена горластая! Сын десятиклассник! Жена была милой, спокойной женщиной, это ведь сразу видно. И сын никакой не десятиклассник, а лет двенадцати, шустрый такой мальчуган. В очереди стоять он не привык, переминался с ноги на ногу и фырчал, как жеребенок. А Валера стоял как столб. Сначала взгляды, которые он бросал из-за плеча, были настороженными, потом какими-то вызывающе-провокационными: ну чего вы мнетесь, давайте, разоблачайте меня!

Семья Валеры со своими тарелками и стаканами с компотом расположилась в дальнем углу буфета. За столом у них пустовал один стул, и его заняла машинистка Аля. Подошла и как ни в чем не бывало села. Пришлось Валере познакомить ее с женой.

— Это одна из самых трудолюбивых и грамотных сотрудниц редакции Алевтина Георгиевна, — представил он Алю.

Повторяя потом эти слова, Аля удивлялась: «Кто бы мог предположить, что он знает полное имя и отчество какой-то машинистки!»

То, что Валера боялся свою жену, теперь увидели все.

— Видимо, когда-то в молодости он изменил ей, — говорила Аля, — она об этом узнала, и с тех пор он на всю жизнь напуган.

— У нас в доме, послушайте, какой был случай. Жена утром на работу, а муж — художник, на работу не ходит, творческая личность — сразу на балкон и на бельевую веревочку вывешивает свою маечку и прижимает прищепкой. Знак соседке, что жена отчалила, вход свободен. Ну и, естественно, по истечении времени возникает во дворе вопрос: что это, как жена из дома, маечка все сушится на балконе да сушится? И, что тоже естественно, кто-то делится этим наблюдением с его женой…

— А вот это уже не естественно, это подлость. Такие вот подлецы своими доносами разбивают семейную жизнь.

— Ну уж нет: подлец все-таки тот, кто изменяет, а не разоблачает измену.

Страсти закипали, Валеру с его семьей в пылу спора позабыли, с Валерой все было ясно: он обожает нас, потому что не любит свою жену. Вопрос всех волновал почти абстрактный: может ли мужчина быть верным всю жизнь одной женщине, своей жене?

В понедельник Валера как ни в чем не бывало появился в редакции с ворохом своих заметок. И тут же одну из них — «Назвали Джульеттой» — о рождении в зоопарке маленькой слонихи — отнесли в секретариат, чтобы поставить в номер. А тут в отдел заглянула Дунина, увидела Валеру и принародно объявила:

— Валера, твоя преданность газете нашла самый высокий отклик. — И она пояснила, что редактор просил его написать рассказ страницы на три в воскресный номер.

Валера замер, он понимал, какую честь ему оказывают.

— Я напишу рассказ, — ответил он, — на три страницы. Мог бы и на четыре и на пять. Но газета есть газета, сколько ей надо, столько и напишу.

Дуниной не очень понравилась такая самоуверенность, и она сочла нужным слегка охладить Валерин пыл:

— Не говори «гоп», пока не написал.

Кто-то добавил:

— И пока не напечатал.

Все посчитали, что теперь Валера долго уж не появится, будет писать-переписывать, часами сидеть над одной строчкой, создавая свой однодневный шедевр для воскресного номера. Но он пришел через два дня, нарядный, как в праздник. Бежевый пух на его голове золотисто сиял, а большие выразительные глаза источали радость и довольство собой. Впервые Валера не заглянул сразу в машбюро, не послал своего восторженного взгляда Але, а также не поинтересовался, на месте ли пребывает фотокорреспондент Инна Уточкина. Возможно, Валера и к Дуниной не зашел бы, если бы она не была передаточным звеном между ним и редактором.