Тулепберген Каипбергенов - Ледяная капля

Время шло, и я набирался сил. Уже неудобным казалось мне, этакому верзиле, слоняться без дела. Но в школе я отстал на целый год, пришлось бы сидеть за партой с малышами, хотя мама и уговаривала:

— Учись, сынок, учись, пока я в силах работать. Ничего, если отстал, захочешь — нагонишь.

Но какие там у нее силы! Я же вижу — едва ноги таскает, а сумка, если взглянуть, как мама несет ее, кажется, стала вдвое тяжелее.

Только где найти работу?

Однажды, когда мамы не было дома, я отправился побродить по городу. Я еще не привык к Нукусу, к его просторным улицам, обилию незнакомых людей, с которыми нельзя ни поздороваться, ни перемолвиться словом, потому что у каждого такой озабоченный вид, точно он опаздывает по важному делу. Я чувствовал себя неловко, будто мешал всем этим занятым людям.

Но вот рядом с большой афишей на стене я увидел объявление: „Требуются рабочие на строительство…“ Я записал адрес и, обрадованный, вернулся домой. Вечером хотел было поделиться новостью с мамой, но решил повременить: надо все узнать поточнее.

Назавтра я пошел по этому адресу, отыскал отдел кадров. За столом сидел дородный седоусый мужчина, опершись щекой на руку. Он равнодушно сказал мне:

— Работу? Нет, сынок, тебе еще учиться надо.

— Я должен зарабатывать.

— Вон оно что! Не годишься ты для нашей работы, слабоват.

— А может, найдется подходящее дело? — взмолился я. — Помогите, пожалуйста.

Я не представлял себе, что есть иные адреса, иные работы. В эти минуты мне казалось, что все мое будущее — в руках этого человека. И он будто понял меня, тряхнул головой, задумался.

— Ремесло какое-нибудь знаешь? — спросил он наконец.

— Нет.

— Чистить сапоги, ботинки сумеешь?

— Научусь, наверное.

— Тогда так. Я слышал, комбинату бытового обслуживания нужны расторопные ребята. Комбинат тут, под боком, я поговорю кое с кем, а ты завтра прямо с утра — ко мне. Понял?

Три дня подряд наведывался я к этому человеку, пока он наконец не помог мне устроиться чистильщиком. Но маме сказать об этом я постеснялся: очень уж унизительной показалась мне почему-то профессия чистильщика. Мама думала, что я продолжаю бездельничать, жалела меня, хотела, чтобы я поправился, а я каждое утро, едва она со своей сумкой уходила на работу, спешил к себе в будку.

Будка моя стояла на центральной улице. По соседству с ней расположилась другая — там пожилой мастер чинил обувь. Мастера звали Бегджа́ном. Это был полный, краснощекий, усатый человек, инвалид войны — без ноги. Он мне с первого дня понравился: разговорчивый, прибаутками так и сыплет. И еще мне понравилось, что он уважительно отозвался о моей работе: мол, хороший чистильщик тоже делает улицу наряднее. Кому приятно, чтобы ее топтали неряшливыми, грязными башмаками? А еще выяснилось, что в этом деле, как и в любом другом, есть свои секреты. Бегджан учил меня, как держать щетки, наносить на обувь крем ровным тонким слоем. Я прислушивался ко всем его советам, быстро разобрался в тонкостях своей работы и даже научился зазывать клиентов, выстукивая веселую дробь деревянными щетками.

Но однажды, ни с того ни с сего, Бегджан встретил меня настороженным, угрюмым взглядом:

— Послушай, Камал, сегодня в конторе я услышал твою фамилию. Ты, значит, Джамалов, что ли?

Я растерянно кивнул.

Рука его с молотком застыла в воздухе.

— Погоди, уж ты не сын ли того Джамала, который в колхозе „Первое мая“ не то счетоводом, не то бухгалтером был?

Я остолбенел. Он вдруг схватил свой костыль и с силой швырнул в меня.

— А ну катись отсюда, предательское отродье!

— Что вам плохого сделал мой отец? — простонал я, увернувшись от удара.

В эту минуту ко мне подошел клиент. Вот уж некстати! Но мне показалось, что именно любопытство к завязавшемуся скандалу привлекло сюда этого франтоватого молодого человека с усиками.

Бегджан бранился, не унимаясь. Теперь он обращался уже к клиенту:

— С его отцом мы за одним пулеметом оказались! Немцы наступают, жизнь на волоске висит, и в такой момент он бросил меня одного, а сам побежал к фрицам, представляешь, сынок? Два раза я выстрелил вслед — ушел, гад! Тогда я и ноги лишился. Да что там нога — чудом жив остался.

Я затылком чувствовал презрительный взгляд клиента. Неожиданно в голову пришла мысль, что и в самом деле мне не надо было иной работы: по крайней мере, всегда можешь смотреть на ноги людям, а не в глаза.