Василий Шукшин - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Шов мужик з поля, пидходе до своей хаты, зирк в викно, а у хати москаль… хм… цюлуе його жинку…

Хохол правда мастер: «показал», как шел себе мужик домой, ничего не подозревая, как глянул в окно…

— Да. Мужик мерщий у хату, а москаль, примитыв мужика да мерщий на покутя, вкрывея, сучий сын, — не бы то спыть. Мужик шасть у хату и баче, шо москаль спыть, а жинка пораеця биля пички. «Хиба ж то я ничого й не бачив!» — кажэ мужик. «А що ты там бачив?» — пыта його жинка. «Як що, бисова дочка!» — «За що ты лаешься, вражий сыну?» — «Як за що, хиба ж я не бачив, як тоби москаль цюлував». — «Колы?» — «Як «колы»?!..

Молодые, затаив дыхание, ждут, что будет дальше.

…А вот бандурист… Настроил свой инструмент, лениво перебирает струны. И так же неторопко, как будто нехотя — упросили — похаживает по кругу, поигрывает плечами какой-то нижегородский «перс». Он и не поет и не пляшет — это нечто спокойное, бесконечное, со своей ухваткой, ужимками, «шагом» — все выверено. Это можно смотреть и слушать бесконечно… И можно думать свои думы.

…А здесь свое, кровное, — воинское: подбрасывают вверх камышинки, рубят на лету шашками — кто сколько раз перерубит. Здесь свои таланты… Тонко посвистывают сверкающие круги, легко, «вкусно» сечет хищная сталь сочные камышинки. И тут свой мастер. Дед. Силу и крепость руки утратил он в бесконечных походах, на-махался за свою жизнь вволю, знает «ремесло» в совершенстве. Учит молодых:

— Торописся… Не торопись.

— Охота ишшо достать…

— Достанешь, если не будешь блох ловить. Отпускай не на всю руку… Не на всю, а чтоб она у тебя вкруг руки сама ходила, не от собак отбиваисся. Во, глянь…

— Ну…

— Хрен гну… Вишь, у меня локоть-то не ходит!

— Зато удар слабый.

— А тебе крепость сейчас не нужна, тебе скоро надо. А када крепость, тада на всю руку — и на себя. От-теньки!..

Полсотни ребят у воды машут саблями.

Степан засмотрелся со стороны на эту милую его сердцу картину. С ним Иван Черноярец, Иван Аверкиев, Фрол, Сукнин…

— С камышом-то вы — храбрые! Вы — друг с дружкой!

Перестали махать.

— Ну-ка, кто поухватистей? — Атаман вынул саблю. Рубака-дед громко высморкался, вытерся заморским платком необыкновенной работы, опять заткнул его за пояс.

— Что-то я не расслышал, — обратился он к молодым, — кто-то тут, однако, выхваляется? Э?

Молодые улыбались, смотрели на атамана.

— Я выхваляюсь! — сказал Степан.

— Эге!.. Атаман? Легше шуткуй, батька. А то уж я хотел подмигнуть тут кой-кому, чтоб маленько пообтесали язык… А глядь — атаман. Ну, счастье твое.

— А что, есть такие? Пообтешут?

— Имеются, — скромно ответил дед. — Могут.

— Ну, добре.

Атаман с есаулами двинулись было своим путем, но сверху, от дозоров, зашумели:

— Струга!

Лагерь приутих. Все смотрели в сторону дозорных…

— Много?! — спросил Степан, глядя туда же.

— Много?! — крикнул Иван Черноярец.

Дозорные, видно, считали — не ответили.

— Много?! — закричали им с разных сторон. — Черти!

— С тридцать! — поспешил крикнуть молодой дозорный, но его там поправили: — Полета!!!

Есаулы повернулись к Степану. И все, кто был близко, смотрели теперь на него.

Весь огромный лагерь замер. Ждали решения атамана.

— В гребь! — зло сказал он.

— В гребь!!! — покатилось из конца в конец лагеря; весь он зашевелился; замелькали, перемешались краски.

Из единственного прохода в камышах выгребались в большую воду.

— В гребь — не в гроб: можно постараться. Наляжь, братцы.

— Шшарбицы не успел хлебнуть, — сокрушался огромный казак, налегая на весло. — Оно б веселей дело-то пошло.

— Не горюй, Кузьма. Всыпет счас воевода по одному месту — без шарбы весело будет.

— А куды бежать-то будем? Опять к шаху? Он, поди-ка, осерчал на нас…

— А пошто бежим-то? — громко спросил молодой казачок, всерьез озабоченный этим вопросом.

Рядом с ним засмеялись.

— А кто бежит, Федотушка? Мы рази бежим?

— А чего ж мы?..

Опять грохнули.

— Мы ж в догонялки играем, дурачок! С воеводой…

…Головные струги вышли в открытое море. Было безветренно. Наладились в путь дальний, неведомый. А чтоб дружнее греблось, с переднего струга, где был Иван Черноярец, голосистый казак привычно запел:

— «Эхх!..»

— Слушай! — скомандовал Черноярец.