Василий Шукшин - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Надо, — коротко ответил тот, думая о чем-то своем, далеком. Помолчал и добавил: — Молиться за нас, грешных, будет.

— А ясырь-то зачем?

— Хитрый ты, Фрол. А скупой. Церква как шлюха: — дашь ей — хороший, не дашь — сам хуже шлюхи станешь. С ей спорить — легше на коне по болоту ехать. Смекай. Она нам ишшо сгодится. — Степан остановился над затончиком, засмотрелся в ясную, ласковую воду… Плюнул, пошел дальше. Бездействие томило атамана. — Тоска обуяла, Фрол. Долго тут тоже нельзя — прокиснем.

В прибрежных кустах, неподалеку, послышались женские голоса, плеск воды — купались.

— Тише… Давай напужаем. — Степан чуть пригнулся, пошел сторожким, неслышным шагом.

— А-а… — догадался Фрол.

Простое крестьянское лицо Разина, обычно спокойное, в минуту азарта или опасности неузнаваемо преображалось: прищуренные глаза загорались колючим блеском… чуть вздрагивали ноздри. Это были желанные мгновения счастья, которых ждала и искала могучая его натура. В его сорок лет жизнь научила его хитрости, дала гибкий, изворотливый ум, наделила воинским искусством и опытом, но сберегла по-молодому озорную, неуемную душу.

Купалась дочь астаринского Мамед-хана с нянькой. Персиянки уединились и все на свете забыли — радовались теплу и воде.

Казаки подошли близко… Степан выпрямился и гаркнул. Шахиня села от страха, даже не прикрыла свой стыд; нянька вскрикнула, обхватила сзади девушку.

Степан смеялся беззвучно; Фрол, улыбаясь, пожирал наголодавшимися глазами прекрасное молодое тело шахини.

— Сладкая девка, твою в святители мать, — промолвил он с нежностью. — Сердце обжигает, змея.

— Ну, одевай ее!.. — сказал Степан няньке. — Или вон — в воду. Чего расшиперилась, как наседка!

Молодая и старая плюхнулись в воду по горло.

— Зря согнал, — пожалел Фрол. — Хошь посмотреть…

— Глазами сыт не будешь.

— Нехристи, а туды ж — совестно.

— У их бабы к стыду больше наших приучены. Грех.

— Такая наведет на грех…

Женщины глядели на них, ждали, когда они уйдут.

— Что глядишь, милая? — спросил Фрол. — Попалась ба ты мне одному где-нибудь, я б тебя приголубил… Охота поди к тятьке-то?..

— Будет тебе, — сказал Степан. — Купайтесь! Пошли.

Два дозорных казака на бугре, в камнях, тоже забыли про все на свете — резались в карты. На кону лежали золотые кольца, ожерелья, перстни…

Игроки — старый, седой и совсем еще молодой, почти малолеток, — увлеклись игрой, не услышали, как подошли Степан с Минаевым.

— Сукины дети! — загремел над ними голос Степана. — В дозоре картежничать?

Молодой казачок вскочил, отбежал в сторону… Старик, понурив голову, остался сидеть.

— Чей? — спросил Степан молодого.

— Федоров. Макся.

— Знаешь, что за это бывает?

— Знаю…

— А пошто побежал?

— Прости, батька.

— Иди суды!

Казачок медлил.

— Эхе-хе, — вздохнул старый и стал снимать штаны. — Смолоду мало бит был, дак хошь на старости хорошую плеть узнаю. Не шибко старайся, Степан Тимофеич, а то у тебя рука-то…

Степан краем глаза наблюдал за молодым.

Тот подумал-подумал и вернулся, распоясываясь на ходу.

— Напрокудил и в бег? — сказал Степан. — Плохо, казак. От своих не бегают. Чтоб ты это крепко запомнил — вложь ему, Микифор, полета горячих. А с тобой как-нибудь сквитаемся.

— Ложись, Максимка, всыплю тебе, поганец, чтоб старых людей не дурачил, — обрадовался Микифор.

— Обыграл?

— Да он мухлюет, наверно?

— Кто, я мухлюю?! Чего зря-то, дядя Микифор… Карта везучая шла. Я сам вчера Миньке Хохлачу чепь золотую продул — карта плохая шла.

— А хошь и мухлюет — глядеть надо, на то глаза, — вмешался Фрол.

— За ими углядишь! Они вьются, как черти на огню… Зарок давал — не играть, раззудил, бесенок…

Макся лег лицом вниз, закусил губами мякоть ладони.

Степан с Фролом остановились на возвышенности.

Внизу шумел, копошился, бурлил лагерь.

Разноцветье, пестрота одежды и товаров, шум, гам и суетня — все смахивало скорее на ярмарку, нежели на стоянку войска.

Степан долго молчал, глядя вниз.

— Нет, Фрол, с таким табором — не война, горе: рухлядь камнем на шее повиснет.

— Вот и надо скорей сбыть ее.

— Куды?

— Терки-то возьмем!..

— Терки-то, — в раздумье повторил Степан. — А на кой они мне… Терки-то? Мне Дон надо.

…По-разному использовали уставшие, наголодавшиеся, истомившиеся под нещадным морским солнцем люди желанный отдых. Отдых вблизи родной земли.

Вот усатый пожилой хохол, мастер молоть языком, удобно устроившись на куче персидского тряпья, брешет молодым казакам: