— Он потерял оба глаза в сорок четвертом году, после ранения, — неловко сказал Евгений Петрович, по-прежнему не глядя на меня. — Уже будучи слепым, кончил университет. Как вы изволили слышать, защищает диссертацию. Ни от чего не хочет отказаться — ходит плавать в бассейн, зимой катается на коньках… Молодчина, в общем… — сказал он, покашляв, и замолчал.
Обернувшись, он посмотрел на сына.
Тот стоял, подставляя лицо теплоте лучей. На щеках его лежал смуглый молодой румянец. Евгений Петрович глядел на него с нежностью, с гордостью… Сын провел по лицу рукой, будто умылся солнцем, и осторожно шагнул вперед.
А отец все глядел на него, не отрывая глаз. Он словно хотел впитать идущий от сына ясный и чистый свет духовной силы, — великий свет, который может озарить путь человеку даже тогда, когда у него навеки отнята бессмертная краса торжествующего солнечного дня.
1955
Была уже ночь, когда мы въехали по шоссе в белый, освещенный яркими огнями городок. В управлении нам сказали, что самолет уйдет завтра в полдень. Надо было подумать о ночлеге.
— Ничего, — сказал Котенко. — Заночуем у Кузи.
— У кого? — переспросила я.
— У Кузи. Хозяева будут очень рады. Там всегда кто-нибудь ночует, они уже привыкли.
— В столовую заедем? — спросил шофер и, не дожидаясь ответа, остановился возле затянутой полотняным тентом верандочки.
Он сощурил глаза, напряженно вглядываясь, и вдруг сказал ликующим голосом:
— Раки! Не сойти мне с этого места, раки с Дона… Мировая еда!
На веранде был занят только один столик. За ним сидел долговязый детина в замасленной майке, с татуировкой на левой руке. Татуировка изображала змею, кусающую собственный хвост. Перед детиной возвышалась громадная гора раковой шелухи. Ел он с пониманием дела: от каждого рака оставался только багровый панцирь да кончики клешней.
За стойкой толстая, краснощекая женщина перетирала пивные кружки и напевала вполголоса:
Для кого я росла,
Для кого я цвела
До шестнадцати лет, как малина…
Завидев нас, женщина неодобрительно покачала головой.
— Раков больше нет, — сказала она сухо. — Пиво тоже кончилось. И вообще столовая закрывается в десять часов.
— Порядок… — пробормотал шофер упавшим голосом.
— Ничего! — сказал неунывающий Котенко. — Поужинаем у Кузи. Хозяева будут очень рады. Там всегда кто-нибудь ужинает. Для них это первое удовольствие.
— Неудобно все же! — сказала я неуверенно. — Ввалятся ночью трое человек, надо нас кормить, укладывать спать… Чего ради?
— Как это — чего ради? — закричал Котенко, залезая в машину. — Я ж вам сказал: они без гостей жить не могут. Поговорить с приезжим человеком — это для Кузи лучший отдых. Если у них три дня никого нет, они прямо больные делаются…
Пока мы пререкались, шофер уже свернул с шоссе, и машина покатила по мягкой, пыльной дороге. Запахло укропом и помидорной ботвой. Было душно, ночь не приносила прохлады, и лишь слабый, летящий с канала ветерок веял чуть уловимой свежестью.
Не замедляя хода, машина въехала в широкие ворота и остановилась у домика с обвитой виноградом терраской. В окнах горел свет.
— Никто не спит, — сказал Котенко и с удовольствием закряхтел, разминая затекшие ноги. — Полный порядок, я ж вам говорил…
Мы вошли в белые сенички, блещущие санаторной чистотой. В большой комнате спиною к нам стояла высокая, осанистая старуха и мыла посуду.
— Марта Андреевна! — весело закричал Котенко с порога. — Привет! Давненько не видались…
— Здравствуйте, — сказала старуха, не поворачивая головы, и так стукнула кастрюлей по столу, что дерево загудело.
— Анечка дома? — спросил Котенко, входя в комнату.
— Дома, — ответила старуха, не обращая на нас никакого внимания.
В соседней комнате на кровати полулежала молодая женщина, прикрытая простыней. Сонное, розовое лицо ее было недовольным. Она рассеянно посмотрела в нашу сторону и зевнула.
— Здрасьте, Анечка! — сказал неунывающий Котенко. — Как живете, караси, ничего себе, мерси? Вставайте, гости приехали! А где Кузя?
— Сами ищите вашего Кузю, — сказала женщина и отвернулась. — Разве я знаю, где он? — Она помолчала. — Вчера был выходной, поехали с ним купаться на канал, — сказала она сердито. — Собрались наконец вместе, за все лето первый раз. Спустились на машине к самому берегу, только расположились, он вдруг глазами замигал и говорит: «Ты, Анечка, окунись, а я на минутку слетаю на участок, кое-что проверю. На одну минуточку!» Сел в машину и пропал! Я четыре часа сидела на солнце, как идиотка, чуть не сгорела, вся кожа болит. Солнце степное какое-то сумасшедшее, прямо сжигает человека. Разве привыкнешь к такому солнцу после Прибалтики?
Читать дальше