Татьяна Тэсс - Хранитель времени

Смысл происходящего не сразу дошел до меня.

Продолжая смеяться, я хотела пройти к воротам, но слоненок начал потихоньку приваливаться ко мне боком. В ту минуту я опустила глаза и увидела его ноги. Не поздоровится тому, на кого даже играючи наступит такая ножища… Я невольно попятилась, но дальше отступать было некуда: спина моя уперлась в стенку. Слоненок шумно вздохнул и еще придвинулся.

— Брысь! — закричала я дрогнувшим голосом. — Ишь какой…

Толстая уборщица обернулась на мой голос и бросилась мне на выручку.

— А ну, давай отсюда! — крикнула она, замахиваясь на слоненка граблями. — Разыгрался… И вы, гражданочка, тоже хороши: лезете к слону без всякого соображения. В нем, если хотите знать, тонна живого веса, прижмет вас — одно мокрое место останется. А ему что? Ему ничего! Давай, давай отсюда, безобразник!..

И она сердито ткнула его в бок маленьким толстым кулачком.

Слоненок весело побежал к матери, которая все покачивалась на месте. Я опрометью ринулась к выходу.

В это время в слоновник вошел высокий, худой человек. Небольшая седая его бородка была сбита набок ветром, изрядно потертая коричневая замшевая куртка хранила следы трубочного табака и пепла. Широкие брюки болтались на длинных, худых ногах. Лицо было в в резких морщинах, но глаза смотрели хитро и весело, с юношеским насмешливым блеском.

Я узнала его: это был профессор Корень. Много лет подряд он руководил научной работой, ведущейся в зоопарке. Он и жил на территории парка в маленьком домике рядом с лужайкой, где бродили за оградой олени.

— Здравствуйте, — сказал он мне суховато. — Догадываюсь, что привлекло вас сюда в столь раннее время. Ну что же, это может оказаться интересным…

— Как бы не пропустить! — вдруг забеспокоилась толстая уборщица. — За слонами разве что увидишь?

— Начнется не раньше чем через полчаса, — сказал Корень, словно речь шла не о затмении солнца, а о спектакле. Он мельком взглянул на часы и подошел к Дженни.

Слониха уставилась на него маленькими лукавыми глазками и перестала качаться. Они долго и внимательно смотрели друг на друга, потом Корень пощекотал палочкой ее ногу где-то на уровне колена, и слониха села, растянув ноги по прямой линии, как балерина, которая делает «шпагат». Профессор с серьезным выражением лица, словно делал что-то важное, потрепал ее огромное серое ухо и отошел. Дженни, вытянув хобот, осторожно и нежно подула на него.

— Ну что ж, пройдем по территории? — сказал задумчиво Корень, ни к кому не обращаясь.

Он направился к выходу, я зашагала вслед за ним. Слониха неторопливо встала. Когда я обернулась, она стояла на прежнем месте и снова раскачивалась, словно дуб под ветром.

Утро разгоралось, парк блестел и золотился от щедрого солнечного света. Из глубины аллеи нерешительно закуковала кукушка, суля кому-то долгую жизнь, и тут же, заглушая ее, раздался пронзительный металлический крик: это кричали попугаи.

На аллее, широко расставив ноги, стоял крепкий, мускулистый человек в голубой рубашке с двумя карманчиками и свободных полотняных брюках. Темные очки защищали его глаза от солнца, и я тотчас же с огорчением подумала, что у меня темных очков нет, а без них будет очень трудно наблюдать затмение. Подняв голову, человек смотрел прямо на солнце.

— Мой сын, Николай Евгеньевич Корень, — проговорил профессор, махнув в его сторону худой загорелой рукой. — Единственный отпрыск, так сказать. Прошу познакомиться.

Единственный отпрыск повернул к нам голову и добродушно улыбнулся. На вид ему казалось лет тридцать. Он был не похож на отца — более широкий в плечах, коренастый, с мускулистыми, сильными ногами в спортивных башмаках. Но ироническая складка в правом уголке рта, твердый подбородок да густые, подвижные брови — все это как будто было отцовское.

Наступило молчание.

— Ваш сын работает по той же специальности, что и вы, Евгений Петрович? — прокашлявшись, спросила я, не зная, с чего начать разговор.

— Математик, — вздохнул отец. — Сейчас диссертацию пишет. Тема такая, что без рюмки водки и не выговоришь… — Он усмехнулся, и от этой быстрой озорной усмешки лицо его сразу помолодело. — Я, признаться, в этой науке всегда был слаб, — сказал он заговорщицким голосом. — Сколько лет подряд он меня уверяет, что математика полна поэзии, а я все не верю…

— Старые семейные разногласия! — добродушно засмеялся сын. — Твоей гостье, папа, это абсолютно неинтересно.

— Напротив! — сказала я с преувеличенным жаром, ибо так же, как профессор, была глуха к математике. — Какой же теме посвящена ваша работа?