Татьяна Тэсс - Хранитель времени

Он даже не пытался отговорить дочь. Он-то знал, что все будет так, как задумала Милада. Она сидела перед ним на траве, веселая, раскрасневшаяся, поджав босые ноги, и он глядел на нее с тревогой и нежностью и молчал.

Получив диплом врача, Милада уехала на работу в Багдад.

Первое время единственным ее знакомым в Багдаде был Бернард Коннифф, врач-англичанин, которому она когда-то писала из Праги. Старый человек, много лет проработавший в Индии, а потом в Стамбуле и Багдаде, он для юных глаз Милады представлял очень странное сочетание великолепного хирурга, тонкого знатока и любителя Востока и безмятежного эпикурейца.

В свободные часы Милада заходила к нему. Она заставала одну и ту же картину: Коннифф сидел в кресле под вентилятором, вытянув длинные худые ноги, читал Диккенса или Теккерея и пил шотландское виски с содовой. Обычно к вечеру он уже бывал изрядно под хмельком. Милада, усевшись напротив на низенькую тахту, возбужденно рассказывала, как она целый день ходила по дворикам Багдада, разыскивала больных женщин и уговаривала их идти в больницу лечиться.

— Это ужасно! — говорила она, округлив голубые глаза. — Сколько пораженных язвой детей, сколько женщин, нуждающихся в серьезном лечении. А они не хотят идти к врачу! Нет, с этим нельзя мириться!

— Дитя… — Коннифф качал головой, снимая со своего тонкого, ястребиного носа очки. — Маленький Дон-Кихот! Чем вы можете помочь? Тем, что уговорите нескольких больных женщин прийти в больницу? Надо изменить рабскую жизнь женщин в этой стране, ликвидировать грязь, нищету, безграмотность. Надо по-настоящему бороться с москитами, с песчанками и сусликами — переносчиками инфекции. А этого сделать ни вы, ни я не можем. Поэтому живите спокойно, как живу я, принимайте положенное количество больных и вечером читайте Теккерея. Это очень освежает.

— Она чудовищна, ваша успокоительная философия! — ужасалась Милада. — Не хочу так жить, не хочу стоять в стороне! Я добьюсь, чтобы здесь открылась хирургическая больница специально для женщин. К вашему сведению, оборудование для нее уже идет из Праги. Пока всего на двадцать коек, но ничего, это только начало! — Она в возбуждении ходила по комнате. — Я буду в этой больнице работать. И посмотрим, кто из нас окажется прав…

— Желаю успеха… — невозмутимо произносил Коннифф. — А пока выпейте мартини. Со льдом. Приготовить вам?

— Нет, вы невозможный человек! — рассерженно фыркала Милада.

Она забирала медицинские журналы, лежащие возле Конниффа, и уходила домой.

Но на следующий вечер она снова возвращалась в маленький, окруженный садом дом. Старый Бернард Коннифф был самым опытным и образованным врачом, которого она знала здесь. А ведь перед ней вставало столько трудностей!

Каждый вечер Коннифф, сняв очки и отложив в сторону книгу, внимательно выслушивал от нее сбивчивый и взволнованный рассказ о медицинских случаях, с которыми она столкнулась за день. В конце вечера они неизменно ссорились. Милада, негодуя, убегала, а Коннифф, пожав плечами, снова брался за книгу.

Среди людей, которых Милада знала в Багдаде, появилось новое лицо. Это был молодой чешский инженер, приехавший работать в одну из иностранных фирм. Звали его Иржи. Мать его была итальянкой, и он унаследовал от нее южную смуглость, темные вьющиеся волосы и чисто итальянскую общительность. Молоденькие секретарши, работающие в этой фирме, были от него без ума. Милада заметила его куда позже, чем другие.

Иржи поселился в доме неподалеку от Милады, на той же улице. Однажды хозяйка его квартиры, худая, коричневая, как маслина, старуха, прибежала к Миладе и сообщила, что жилец заболел. Через несколько минут Милада, строгая и деловитая, с докторским чемоданчиком в руках, уже входила в комнату, где лежал, закрыв глаза, Иржи.

Услышав шаги, он поднял веки. Несмотря на зной, он был укрыт одеялом и толстым пледом: его бил озноб.

Иржи слабо улыбнулся Миладе и сел.

— Как поживаете? — с трудом произнес он.

— Расстегните рубашку, — сказала Милада строго. — Не дышите!

«Все ясно, — думала она, закончив осмотр больного. — В легких чисто, а селезенка увеличена. Очевидно, малярия».

Она подняла глаза и заметила, что Иржи на нее смотрит внимательно, изумленно, словно только сейчас заметил ее. Она увидела на его лице поразившее ее выражение спокойной, умной доброты, выражение непритязательное, не старающееся убедить, что он действительно добрей и лучше других людей, а просто неотъемлемо присущее его чертам. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. И вдруг Милада с испугом поняла, что любит его, любит уже давно, не сможет жить без него, без того, чтобы всегда видеть эти добрые горячие глаза, эту юношески худую, беззащитную шею, выступающую из открытого ворота, эти сильные руки, поросшие темными волосками, не сможет больше прожить без него ни одного дня…