Татьяна Тэсс - Хранитель времени

А вот на снимке этот же самый мальчик, только он стал старше. Он сидит за столом в саду, в клетчатой рубашке и штанах до колен, и пьет молоко.

И снова фотография того же мальчика, но теперь ему лет девять. Его держит за руку сестра, а рядом стоит отец.

Весь пустынный сад, весь молчаливый дом были наполнены людьми.

Они смеялись, разговаривали, спорили, обнимали друг друга; они рвали яблоки в саду, вынимали книги из туго набитых книжных шкафов, поднимались, стуча каблуками, по деревянной лестнице, шумели за большим обеденным столом. Они доставали платья, что чинно и безжизненно висят сейчас на плечиках в шкафу, всовывали ноги в башмаки и туфли, неподвижно стоящие сейчас под вешалкой, и неутомимые эти ноги топали по лестнице вверх и вниз. И пуховые одеяла — голубые, зеленые, синие, желтые, что лежат сейчас горкой на сундуке, прикрытые простыней, точно мертвецы, — они были согреты тогда живым теплом и видели сны, видели сны.

…Закрыв кожаный бювар, я кладу его на место.

Я кладу его так осторожно, словно боюсь разбудить, боюсь потревожить то, что живет в нем. И, уже закрывая, я вижу последний снимок.

Молодая женщина в светлом платье стоит, широко распахнув руки. К ней бегут дети, за ними торопится худощавый человек в очках, а женщина стоит и смеется и щурит от солнца глаза. И с пронзающей душу болью я узнаю в ней Миладу — живую среди мертвых.

…За окном с ревом проносится запоздавший мотоциклист. Словно разбуженный им, во дворе горбатенького садовника поет петух, и ему невпопад отвечает драчливый длинношпорый петушина, запертый в курятнике у жены кузнеца. Они поют хриплыми спросонья голосами, надсаживаясь, стараясь перекричать друг друга, а когда умолкают, где-то далеко, на краю деревни, протяжно и грустно поет молодой петушок. Может быть, первый раз в своей короткой петушиной жизни.

И снова наступает тишина.

Я сижу за столом, положив руки на старый бювар.

Как же это было? Милые вы мои, как же все это было?

Вот как это было.

И все, что рассказала мне Милада, встает передо мной.

Я вижу краснощекую, маленькую, негодующую студентку, какой она была когда-то. В семье учителя Яна Трантины были две дочки и сын, но самой беспокойной из всех оказалась Милада.

«Шкатулка с сюрпризом» называли ее в доме. Девяти лет от роду она схватила воспаление легких после того, как решила закаляться и вышла в морозный день босиком в сад. В тринадцать лет она, не умея плавать, бросилась в озеро спасать тонувшего рослого парня и нахлебалась воды так, что ее принесли домой на носилках. В семнадцать лет Милада, видя, как соседние крестьяне едва сводят концы с концами, решила, что кролиководство может поправить их дела. Начитавшись специальной литературы, она с такой энергией и страстью взялась за разведение кроликов, что через полгода не было, кажется, такого двора в Бернартове, откуда не торчали бы длинные кроличьи уши.

Многие считали ее фантазеркой. Отец угадывал в ней собственную еще не перебродившую закваску. Но и он был несколько озадачен, когда Милада, будучи студенткой, приехала домой на каникулы с тюками книг и начала изучать арабский язык.

Каждый день с книгами под мышкой она уходила в бернартовский лес и садилась там на пригорке под соснами, неподалеку от старого тополя. Она раскладывала книги на траве и ржавых сосновых иглах и, перелистывая страницы, произносила слова, не понятные никому, кроме нее, певучие и гортанные, точно клекот орла. Отец решил допытаться, для чего ей понадобился арабский язык. Она призналась, что решила ехать в Багдад, на борьбу с пендинской язвой.

Отец уже знал, что многое, казавшееся другим фантазерством или романтическим сумасбродством, у его дочери с непостижимой точностью укладывается в действительность. Она обладала удивительным даром: самые сложные и фантастические ее затеи всегда сбывались. Расспросив дочь подробней, он узнал, что она уже скопила на отъезд немного денег из небольших средств, которые он посылал ей в Прагу. Она успела за это время списаться со старым врачом-англичанином, много лет работающим в Багдаде, и узнать от него о количестве больничных коек в городе, о положении с медикаментами, о том, что пендинская язва с особой силой поражает женщин, но они боятся ходить в больницу, не решаясь показаться мужчине-врачу.

Все это Милада выложила отцу, прямо и безмятежно глядя на него своими голубыми глазами. В ту пору она была только на третьем курсе и кто-нибудь другой мог подумать, что она еще изменит свое решение. Кто-нибудь другой, но не ее отец, учитель Ян Трантина.