Леонид Корнюшин - Демьяновские жители

Был воскресный теплый день; даль то затягивалась легкой, кисейной завесой майского дождя, то на небе расчищало, показывалась ясная лазурь, то вдруг выплывшее из круглых тучек солнце было так ослепляюще-ярко, что рябило в глазах от блеска луж. Варвара в строгом черном платье, повязанная синей косынкой, неторопливо, хозяйской поступью, слегка кивая встречающимся людям с сознанием своего значения, шла по городку. Сбылась наконец давняя и вожделенная мечта ее — пройти вот так воскресным днем начальницей по Демьяновску!

Прохор теперь жил в доме дяди, у Якова, поскольку тот большую часть времени находился в сторожке. Варваре было не с руки входить с переулка — не желала, чтобы ее кто-то видел, и, свернув на узкую тропу, через дыру в заборе, она очутилась в саду Якова. Запах свежей зелени напомнил ей наивные девичьи мечты куда-то далеко уехать, но, дебелая и осознающая свое значение теперь, она не поддалась этому глупому мимолетному чувству. Все такая же деловитая и строгая поднялась на крыльцо. И здесь, удивляясь самой себе, она почувствовала невольное волнение. Но как только стало возобладать над ее рассудком сердце, опять явился в ее сознании во всем блеске своего величия Наполеон, и Варвара укорила себя: «Дался же мне этот завоеватель!» Она не совсем уверенно шагнула через порог в прихожую. Прохор собирал белье, готовясь идти в баню. Продранная на плече рубашка бросилась Варваре в глаза. Он в упор, из-под сросшихся на переносье бровей, взглянул на нее. Нет, не тот был его взгляд, какой привыкла видеть Варвара, — в нем она не заметила покорной податливости, как раньше.

— Что ж ты, Проша, не приглашаешь меня сесть? — напряженно улыбаясь, спросила Варвара.

Он кивнул на стул.

— Садись, коли пришла.

— Ты неглуп, Прохор, и понимаешь мое положение, — начала сразу Варвара. — Мы неразведенные. Такая жизнь… бросает тень и на тебя, и на меня.

— Верней, на тебя, — поправил ее Прохор.

— Хотя бы и так. Мы с тобой не молоденькие, чтоб начинать заново.

— Что ты хочешь? — прямо спросил Прохор, глядя мимо лица Варвары, что затрагивало ее самолюбие.

— Я хочу столько, сколько и ты. Ты особо-то не возносись, — но она тут же одернула себя, изменила тон, и, когда заговорила дальше, в нем почувствовалось волнение: — У нас дочь. Мы не год с тобой прожили. Вообще ты соображай, кто теперь я.

— Большая ошибка, — сказал Прохор.

Варвара не поняла, что он имел в виду.

— Чья? Ты про что?

— Что тебя назначили.

Такое его заявление взорвало ее.

— Сам несчастный! — Варвара тяжело встала, и только сейчас Прохор заметил, как огрузнела она.

— Самое верное — откажись от начальнической должности. В тебе дурная сила. Ты деспотка! — тихо проговорил он.

— А кто позавидует тебе? Серый мужик!

— Откажись, пока не поздно, — повторил Прохор, без злости и спокойно глядя в побелевшее лицо Варвары. — Ты несчастная, тебя проклянут. Так будет.

Изо всех сил Варвара сдерживала себя. Она будто окаменела; в жестких остановившихся ее глазах, в их глубине, дрожало что-то, — может быть, бабья, полынная, сухая горечь, как у всякой семейно несчастной женщины. Шла же она к нему не для того, чтоб показать перед ним свою гордыню… Но примирения, однако, не выходило. И оттого что была посрамлена, что не добилась своего, еще каменнее сделалась Варвара.

— Не тебе, дураку, смеяться надо мной! — крикнула она не удержавшись.

— Сорняк ты, Варвара: пырей серед поля.

Его тихий и спокойный голос поднял со дна души ее желчь и злобу.

— Хочешь серчай, хочешь нет, но с тобою опять я не сойдусь. Удавлюсь скорей.

— Станешь ходить по кабакам? Пьянствовать?

— Вот чего нет, того нет, — он снова невозмутимо улыбнулся.

— Думала, поумнел, — Варвара направилась к дверям, обернулась. — Запомни: другого такого случая тебе не представится!

В ответ же Прохор в третий раз повторил, чтобы она отказалась от должности, при этом прибавив: «Пока не поздно». И Варвара поняла, какая непреодолимая пропасть лежала между ними и свою ошибку, что явилась к нему.

Шагая под густыми, разросшимися вдоль проулка акациями, она с властностью произносила про себя: «Вы все еще меня узнаете! Вы обязательно узнаете!»

Что станет с ней — покажет будущее…

В начале осени Дарья Панкратовна тяжело хворала. Она перенесла воспаление легких и сердечный приступ, отказавшись ложиться в больницу. Внутренне Дарья Панкратовна приготовилась уже к смерти. Дети часто находились около нее. Но потом, как пошла на поправку, она говорила всем, кто приходил к Тишковым, что «меня выходил мой золотой Иван Иванович». И тут была сущая правда. Как только хозяйка слегла, Иван Иванович заявил и детям, и Степину, что «ежели Дарья Панкратовна помрет, я тоже не жилец на белом свете». К удивлению всех соседей и многих жителей городка, он находился в таком горе и отчаянии, что, как говорила Парамониха, «мог не задумавшись наложить на себя руки». Тут сказывалась горячая, не остывшая с длинными годами, такая преданная любовь, которая слишком редко нынче посещает человеческое сердце.