Василий Золотов - Меж крутых бережков

— Егорушка, не привезла я ничего.

— Ну и ладно, — по-взрослому проговорил Егорка, — а Маше дадим петушка на палочке, у меня есть, припрятан.

Мальчик взял Феню за руку.

— Пойдем в избу, голодная небось.

Феня улыбнулась, глядя на серьезного, чуть-чуть насупленного Егорку, и обняла его.

— Что ты, как маленькая…

— Глупый ты, глупый… — стиснула она покрепче братишку, целуя.

— Ну вот еще, — проворчал он, не признавая, как все мужчины, излишних нежностей.

— Соскучилась я, Егорушка, — вздохнула Феня. Мальчик примолк.

В дверях стукнула щеколда, у Фени екнуло сердце: «Мама, наверно, или отец…»

Вошла мать.

«Как постарела-то…» — удивилась Феня и бросилась ей навстречу.

Та, не ожидая увидеть старшую дочь в Микулине, растерялась.

— Ты ли, Феняшка? — Близоруко прищурилась, подошла поближе. — Красавица-то какая стала, а вытянулась! Надолго ли к нам?

— Насовсем, мама…

И Феня рассказала обо всем, что произошло в Москве.

— Ну, как же теперь ты? — зашептала мать. — Отец-то из себя выйдет, как узнает. Ты подожди, не говори ему про Анну и про то, что жить сюда приехала.

Пальцы матери мелко задрожали.

— Не будет он ругаться. Как раз сейчас весенние каникулы, пойду опять в школу, только стыдно мне — мои-то подружки в десятом, а я все в девятом…

Мать всхлипнула и, как показалось Фене, еще больше ссутулилась. Беспомощно потоптавшись с минуту, она пошла накрывать на стол.

Феня растерянно смотрела вслед матери, не зная, чем утешить ее. Она думала, что ее приезд принесет в семью радость, а вышло наоборот.

— Мама, неужели ты хочешь, чтобы я жила у тетки и помогала ей в темных делах?

— Эх, дочка, дочка, жизнь прожить — не поле перейти. Иной раз так поступишь, а иной — и по-другому. Анна не скупится для нас, рублем никогда не обносит. Да и то сказать — ты растешь, одежонка нужна, а тут еще ребятишки. На них как огнем все горит. Попробуй напасись.

— Ничего, мама, если отец будет говорить, что тетка рассердится и не станет помогать нам больше, я тогда сама пойду работать, а в школу — вечером.

Мать не проронила ни слова, бессильно зашаркала подошвами к дверям горницы. Минуту спустя она снова появилась на кухне, словно искала что-то утерянное.

А Егорка, маленький Егорка стоял, оторопев: он рад приезду сестры, но ему непонятно, почему плачет мать и сердится Феняшка. Надо бы веселиться, а они…

— Мам, я схожу за Машей в ясли, — тихо проговорил он.

— Сходи, сходи, — отозвалась мать.

— Может, и я с ним? — спросила Феня. Ей очень хотелось поскорей увидеть маленькую топтушку.

— Да уж идите, — безучастно махнула рукой мать, думая о своем.

Не прошло и получаса, как Феня с ребятами вернулась. За столом у самовара сидел отец. Мать расставляла чашки. Феня хотела было броситься к отцу и обнять его, но он остановил ее строгим взглядом:

— Ну, здравствуй, беглянка, садись, потолкуем.

Феня сняла пальто и села за стол.

— Так, — произнес он, откладывая в сторону надкушенный кусочек сахара. Потом взял на подоконнике телеграмму и подал Фене. Телеграмма была от тетки Анны, та просила уговорить Феню вернуться обратно к ней, в Москву.

Отец бережно сложил телеграмму вчетверо.

— Завтра утречком еду на базар, — сказал он, — со мною поедешь и ты, посажу на поезд, и катай в Москву. Смотри у меня, чтоб без фокусов, попроси у Анны прощения и живи себе, как дома. Ясно?

Феня, пока говорил отец, не спускала глаз с легких струек пара, поднимавшихся над самоваром. Самовар пел что-то однотонное, похожее на жужжание большой мухи, попавшей в паутину.

— И не тебе, девчонке, осуждать тетку, чем она занимается, — хмурясь, продолжал читать нравоучение отец. — Ты сыта, обута, одета: не твое дело совать свой сопливый нос куда не следует.

Феня молчала и все думала, как лучше объяснить отцу, что у тетки она жить не будет. А он и слушать не хочет, клонит к одному:

— Окончишь в Москве десять классов — понимаешь ли ты, дура, в Москве! Анна устроит твою жизнь, как и подобает — без заботы и печали. За хорошего человека замуж выйдешь, теткину старость пригреешь, и тетка в долгу не останется, наследство отпишет на тебя. Понимаешь? Ну, а в деревне чего ты добьешься? Я ведь отец, а любой отец хочет своему дитю добра. Ни концертов тут у нас, ни театров, с коровами до поздней ночи…

Феня слушала отца и все больше хмурилась.

— Никакого наследства мне не надо, и никуда я не поеду!

— Как это не поедешь? Поедешь как миленькая! Свяжу и отправлю! — Отец стукнул кулаком по столу так, что посуда подпрыгнула.