Василий Золотов - Меж крутых бережков

— Замерзла? — спросил он.

— Было немножко, а теперь ничего. Твоя фуфайка согрела.

Федя прилег рядом и начал насвистывать «Подмосковные вечера», и пока Наташа ела бублики и грушу, он все насвистывал песню, обдумывая что-то.

— Куда задумала идти работать-то? — спросил вдруг Федя Наташу. — А то приходи к нам на ферму, буду помогать…

Наташа ничего не ответила, но ее молчание показалось парню обнадеживающим. Упала капля дождя, за ней другая, третья. Наташа ахнула и стала покрываться фуфайкой.

— Подожди, я сейчас дам плащ… — сказал Федя и стал снимать его.

— Ты с ума сошел!

— Бери, бери, а я в сено зароюсь…

— Да ты что, в самом деле, Федька!..

Дождь-скоропад припустил вовсю. Федя накинул на Наташины плечи плащ и стал забираться под сено.

— Иди сюда, а не то я верну сейчас плащ!

Федя что-то буркнул и засмеялся.

— Иди же, вдвоем можно укрыться! — настойчиво и категорично сказала Наташа. Федя подумал и, чтобы не обидеть ее, воспользовался краешком плаща.

— Да ты ближе садись, вот чудак, я ведь не кусаюсь! Да вот и на плечо тебе льет.

Федя опять засмеялся и юркнул с головой под плащ. В укрытии было уютно: тянуло горьковатым душком засохшей повители, а рядом ощущалось теплое Наташино дыхание, пахло грушей и бубликами, которые она ела.

Дождь, как только Федя укрылся с головой, забарабанил дружно, будто кто-то развязал мешок гороха. Наташе захотелось пошутить. С трудом подавив короткий смешок, она протянула руку к Фединому плечу, стала щекотать его и вдруг, ни с того ни с сего, поцеловала! Федю будто обожгло огнем: что это — насмешка, очередной Наташкин трюк?..

— Ты что, белены объелась?

Наташа молчала. Рука ее какой-то момент продолжала лежать на плече парня, и она почему-то в этот миг вспомнила о Борисе, но мысль о нем мелькнула и скрылась, как скрывается гривенник, брошенный в гремучий весенний поток…

Феде стало душно, и он слегка распахнул плащ. Дождь пронесся, в небе, словно обмытые, вновь засверкали звезды.

— К Микулину подъезжаем, — сказал он и распахнул намокший плащ шире. Теперь и Наташе хорошо стали видны и небо и Ока. На излучине горел красный огонек бакена, немного правее второй, третий…

«Освещают путь пароходу, — подумала Наташа. — Хорошо, если бы и человеку светили такие огоньки, уж тогда б не свернул он в темный проулок, а шел всегда светлой улицей…»

Федя тоже поглядывал на огоньки: «Темная ночь и бакены… — Осторожно освобождаясь от Наташиной руки, лежавшей на его плече, он подумал: — Светят они, чтобы пароход не сел на мель, чтоб не разбился случайно…»

Микулино… Знакомо шумят березы. Будто век не была Наташа дома. Не успела переступить порог — куча новостей: девчата на ферме, даже Катя Зорина ушла из библиотеки в доярки. Чудеса! «Всегда я отстаю, — подумала Наташа, грея руки о затухающий самовар. — Почему я такая? Завтра же пойду к Нилу Данилычу, буду проситься на ферму. Нет, не проситься — заберу у Вани путевку, и все будет законно».

И вот она среди подруг. Как болит, как ноет с непривычки поясница. Аленка восхищалась — романтика. «Глупо. Никакой тут романтики, просто куча навоза и сквозняки», — сердится Наташа. Впрочем, не в этом дело, нет: Наташе хочется все изменить и доказать, что она не белоручка.

Целый день конопатили, замазывали стены, чистили коровник.

— Наташа, дай я помогу, — слышится рядом. Это Федя. Большой, добрый. То одно поднесет, то другое. Наташа согласилась пойти с ним в кино. Федька парень хороший, только уж очень неуклюжий и простоватый.

Мелькает день за днем. Загрустили, обнажились березы, улетели грачи. Спину не разогнуть, может, и отойдет со временем, а сейчас моченьки нет. Зато в коровнике тепло, навесили двери — больше не гулять сквознякам. Климат, как говорится, подходящий.

Не зря ругались с Нилом Данилычем.

Наконец-то свинью из красного уголка выселили. Но радости мало: ни стола, ни скамеек. С чего начать? Иван Гаврилов пообещал сделать стол. Чего ни попроси — не откажет. Видно, ему, старому, приятно кипеть в молодой буче.

На дворе октябрь. Микулинцы сбились с ног — готовятся к празднику. Прошел слух, что репетируется пьеса и будто бы Феня играет главную роль. Тихоня! Наташе завидно, а что поделаешь?

У девчат только и разговору о празднике и нарядах, лишь Наташе не до того — разболелись пальцы, едва-едва добирается до постели. Мать все успокаивает: мол, это с непривычки.

«Черт с ними, с пальцами, лишь бы люди не показывали на тебя пальцами», — думает Наташа.